Мимо меня прошло несколько жильцов. Они торопились на работу. Глядя на меня, они думали:

«Ой, какой миленький и рыжий котенок! Откуда он здесь взялся? Брошенный что ли?»

А я мяукала им от души:

«Возьмите меня, возьмите! Я хорошая, очень хорошая, я буду примерно себя вести! А если не хотите брать к себе домой, то хотя бы покормите!».

Но к великому моему огорчению люди не понимали кошачьего языка, и никто не собирался брать меня к себе, тем более кормить. А может и догадывались о значении моего мяуканья, только делали вид, что не догадываются. Человеческий бог им судья! Я только видела их удаляющиеся спины, затем дверь хлопала, и жильцы растворялись в туманном морозном воздухе. Вскоре в подъезде все затихло. Я просидела в нем до вечера.

Ситуация изменилась с приходом той самой женщины, которая пустила меня погреться. Она жила на первом этаже, в 21 квартире. Она вынесла миску с супом. Я с удовольствием поела. Потом из 25 квартиры (это второй этаж) пышная тетя угостила сосиской. Затем из 30-й квартиры (это третий этаж) дядечка презентовал пачку говяжьего желе. После – мне принесли миску с водой. А кто-то притащил мне старое детское одеяло. Я улеглась на него и была на седьмом небе от счастья!

К часу ночи на этажах все затихло, люди легли спать. Завтра предстоял новый рабочий день. Я теперь была хозяйкой подъезда. Какой-то период мне не хотелось спать. Я гуляла от первого этажа до пятого и обратно. Время тянулась слишком медленно, и было скучно. Как приличная девочка я сходила в туалет в предбанник. Я знала старую кошачью поговорку «не ходи в туалет там, где ты спишь» и строго ее блюла. Я еще не знала, что утром придет добрая уборщица и уберет за мной и что самое немаловажное не прогонит меня из подъезда. Но это будет утром.

…В часа три я легла на подстилку и заснула. Так я провела первую ночь в подъезде. Затем вторую и третью…

Дни шли унылой чередой. Движение в подъезде начиналось с шести до девяти утра, когда жильцы шли на работу и с шести до девяти вечера, когда они же возвращались с работы. Они проходили мимо меня, а я лежала на одеяльце и с надеждой смотрела им в глаза: может, я кому-то такая обаятельная, ласковая и пушистая нужна? Но они продолжали свой путь, открывали двери своих квартир, где пахло вкусной едой и теплом, и наглухо закрывали, а я грустно поникала головой: нет, я такая обаятельная и привлекательная не нужна никому! Предательские слезы скатывались с моих глаз. И я укоряла себя: «До чего же я несчастный котенок!»

И я часто думала, а что со мной будет дальше? Неужели я буду вечно жить в этом пыльном и прохладном подъезде?! Где мой долгожданный хозяин?

Больших хлопот мне доставляли собаки жильцов. Их было две. Овчарка и болонка. Овчарка проживала на четвертом этаже, а болонка – на пятом. Они гавкали на меня три раза в день, когда их выводили гулять, а я шарахалась от них в сторону и прижималась к стенке. Собаки довольные своим могуществом принимали гордую осанку и преданно глядели на своих хозяев: видишь, какая я охранница! Спасла тебя от беспомощного и полуголодного котенка!

Сердобольная женщина из двадцать первой квартиры перенесла мою подстилку и чашки на пролет между вторым и третьим этажами ближе к батарее – и мне стало намного теплее.

Я любила, когда мне приходила девочка Лиза. Она тоже жила на первом этаже, только в двадцать четвертой квартире. Лиза училась в шестом классе. Каждый вечер она приносила какое-нибудь желе и, сидя на корточках, кормила меня, а затем ласково гладила по голове и спине. А я переворачивалась на спинку и подставляла теплым детским ладошкам свой беленький животик. Потом начинала потягиваться, кувыркаться, дурачиться – я очень хотела понравиться девочке! Я – прирожденная артистка! И, кажется, Лизе я приглянулась. Но по каким-то непонятным причинам она не брала меня к себе жить, и от этого мне было вдвойне обидно.

Прошло еще два дня с момента моего появления в подъезде. Наступили выходные.

Утром было все замечательно, тихо спокойно. Жильцы сладко спали, никому не надо было на работу. Движение началось лишь в десять часов. Как всегда меня облаяли болонка и овчарка, но я уже не обращала на них никакого внимания и это их откровенно задевало. Они громко фыркали и негодовали от того вопиющего факта.

И вот ко мне в очередной раз пришла Лиза, но не вечером, а днем. Как всегда она принесла пачку желе. И я как обычно поела, покувыркалась, и девочка как обычно погладила. На этот раз Лиза посмотрела на меня с огромным состраданием. Вдруг на меня упали соленые капли. Я увидела, что девочка плачет: ей было искренне жаль меня. Слезы катились по Лизиным щекам, и она, тихо всхлипывая, вытирала их своими худыми и детскими кулачками. От избытка чувств я сама прослезилась.

Прошло минут пять. И тут открылась дверь на перовом этаже, послышались шаги. На пролет поднялся папа девочки – Олег. Оказывается, он принес мне сырую сардельку.

Он спросил Лизу:

– Ты что так долго здесь сидишь, холодно в подъезде. Заболеешь.

Увидев состояние дочки, он улыбнулся

– Ты что… плачешь?

– Нет, не плачу.

– Понятно… Жалко котенка?

– А тебе нет?

– Жалко. Но куда нам его? И мама будет против. Тем более… у нас…

Папа Олег призадумался, а затем сказал:

– Ладно, дочь, пойдем на семейное совещание. Может, уговорим маму взять эту рыжую.

Лиза обрадовалась:

– Давай попробуем, может, получиться.

Слезы вмиг высохли на ее глазах.

Папа с дочкой ушли, а я пришла в возбужденное состояние: а вдруг они уговорят маму, и я обрету новых хозяев? Сердце мое бешено застучало. Я очень сильно волновалась. Но шли минуты, и никто из двадцать четвертой квартиры не появлялся. Почему они не возвращаются?! Почему?!! Эти минуты мне показались вечностью.