— Как ты думаешь, когда эта проклятая рука заживет? — спросил он.

— Я не знаю. Надо подождать, пока снимем шину, у тебя чистый перелом, и сначала ты был слишком слаб, чтобы двигать рукой, поэтому у меня есть надежда на благоприятный исход.

— Ну, по крайней мере, это не та рука, в которой я держу меч.

— Ты все еще думаешь о Родри?

— Не глупи, травник. — Каллин посмотрел в окно, — Джилл жива — и на этом точка. А мне надо окрепнуть перед дальней дорогой, чтобы заработать себе на пропитание.

Невин почувствовал острую боль сочувствия к своему давнему врагу, вся жизнь которого зависела от того, как он умеет владеть мечом и щитом. Сломанную кость очень трудно восстанавливать, даже для него, Невина, с его опытом и знаниями, потому что никакие повязки и дощечки, даже скрепленные клеем из заячьих шкурок, не могли надежно удержать руку в неподвижности…

— Ну, у тебя впереди, по крайней мере, еще целая зима. Родри обязательно приютит тебя до весны.

— Правду говоришь. Наш молодой лорд оказывает мне слишком большие почести. Ты тоже здесь останешься?

— Да, непременно.

Невину хотелось добавить: «Еще бы, будь я неладен!» Он знал, что будет нужен здесь.

Скоро суровая зима Элдиса запрет здесь всех вместе, а он очень сомневался в том, что Джилл и Родри сумеют скрыть свою любовь. Кроме того, в них все жила память о тех страстях, которые они питали друг к другу жизнь за жизнью, и теперь эти чувства всплыли вновь, они просто возродили их, хотя думали, что породили заново. Даже если Каллин не сможет держать щит, он все равно будет опасен в поединке, тем более что по суровым законам Элдиса отец вправе убить человека, который обесчестил его дочь.

Армия оставалась в крепости Браслин несколько дней — чтобы похоронить убитых и дать раненым отдохнуть перед длинной дорогой домой. Джилл понравилось, что Родри, несмотря ни на что, приказал похоронить Лослейна в отдельной могиле, вместо того чтобы закопать его вместе с другими повстанцами. Но тогда все, что делал Родри, нравилось ей, как будто он был богом, спустившимся с небес погулять среди смертных. Воспоминания о ночи, проведенной в его объятиях, часто посещали ее. Но они не могли утолить ее любовный голод, наоборот, они приводили к худшему — как будто добавляли масла в огонь. Джилл выполняла свое обещание и старалась избегать Родри. Ее пугала сама мысль: что, если узнает отец?

Наконец настало то утро, когда они должны были возвращаться в Дан Гвербин. Оседлав коня, Джилл пошла попрощаться с Адерином и эльфами, которые спешили в свои края, радуясь, что скоро покинут чужие земли.

— Послушай, Джилл, — предложил Калондериэль, — если когда-нибудь тебе надоест Элдис, езжай на запад и найди там нас. Дикий народец покажет тебе дорогу.

— Спасибо, — ответила Джилл. — И правда, я была бы рада увидеть вас всех снова.

— Может быть, когда-нибудь так оно и случится, — улыбнулся Адерин. — Ну а если нет — вспоминай обо мне время от времени, и я буду делать то же самое.

Когда они сели на коней, Джилл почувствовала, что слезы текут по ее щекам. Она никогда еще не встречала людей, которые бы так быстро и так безоглядно понравились ей.

«Когда-нибудь я поеду на запад, — подумала она, — когда-нибудь…»

Все же на сердце у нее затаился холодок: она знала, что это «когда-нибудь» может никогда не наступить. Она подождала на краю лагеря, пока они совсем скроются из вида, и вернулась назад, заняв свое место в колонне, где ее давно ожидал Родри.

В тот день, когда армия-победительница вернулась в Дан Гвербин, Каллин сидел возле окна, из которого ему хорошо были видны двор и ворота. День был ненастным.

Бесконечно моросил дождь. Двор был чистым и блестел, как поверхность металла. Из окна дул холодный ветер, но Каллин не отходил прочь, пока не увидел наконец, как они въехали — люди, завернутые в шерстяные плащи. В голове колонны он увидел Джилл, ехавшую на золотом разукрашенном западном гунтере. Облегченно вздохнув и безотчетно улыбаясь, Каллин оперся о подоконник и наблюдал за тем, как она спешилась, бросив поводья слуге, и опрометью бросилась к башне. Каллин закрыл деревянные ставни, не сомневаясь в том, что она бежала, чтобы увидеться с ним. Через несколько минут она открыла дверь и остановилась в дверном проеме, переводя дыхание.

— Себя не жалеешь! Разве можно так скакать по лестнице.. — вместо приветствия проворчал взволнованный Каллин.

— Ты, кажется, готов меня отшлепать за плохое поведение?! — в тон ему ответила Джилл.

Каллин рассмеялся и протянул к ней свою здоровую руку.

— Я еще слишком слаб для того, чтобы драться. И мне вовсе не хочется этого делать. Я так рад видеть тебя живой…

Она села рядом с ним. Каллин крепко обнял дочь, несмотря на то, что это отдавалось болью в ране. Он поцеловал ее в лоб. Джилл улыбнулась ему лучезарной улыбкой.