Шрифт:
Сделав глоточек, горнишная неспешно обшаривала глазами стол, выбирая – чем бы закусить? Взять ли што мясное из нарезанных по чуть ветчин и колбас, или черпануть ложечкой кизилового варенья. Или может быть, ватрушку? Муки выбора делали её лицо одухотворённым и возвышенным, а нависшая над столом рука со сложенными щепотью пальцами так и просилась на картину с благочестивым сюжетом.
Вздохнув ещё раз, она начала переворачивать разложенный на столе пасьянс, слизав мимоходом капельку оброненного варенья с дамы пик. Пасьянс упорно не сходился, ну вот как сглазил кто!
– Поучать тебя не буду, – наставляла на ходу Мария Ивановна, чуть повернув голову, – ты барышня почти взрослая и вполне разумная. Об одном только прошу – больше слушай и меньше говори.
Девочка только вздохнула еле слышно, поведя плечами.
– Знаю, што ты у меня умница! – рассмеялась женщина, уловив недовольство дочки, вступающей в тот сложный возраст, когда хочется всё делать наперекор, – Помни просто, што это не твои гимназические подруги, а по большей части – скучающие дамы большей или меньшей степени светскости, находящие благотворительность развлечением.
– Помню, – смиренно отозвалась Надя, – дамы эти фору иному жандарму дадут в стремлении покопаться корзине с грязным бельём. Да и в умении вести допрос, как мне кажется, не уступят.
– Не уступят, – весело согласилась мать, – вот и помни об этом!
По Тверскому бульвару текла многочисленная студенческая демонстрация, ставшая в последние годы явлением вполне рядовым. Выступления прошлого года были усмирены обычным для Российской Империи сочетанием репрессий и уступок, но на рубеже веков охранители, будто спохватившись, ещё туже затянули гайки.
Напугав обывателей и часть студенчества, репрессии скорее озлобили молодёжь, радикализируя и поляризуя их. Среди лозунгов, обычных для учащейся молодёжи – как-то академических свобод и тому подобных, всё чаще стали звучать требования откровенно политического характера. И если раньше таковые хоть и встречались, но всё ж таки были вторичны, то чем дальше, тем больше, студенчество политизировалось.
«Временные правила» за 29 июля 1899 года, согласно которым предоставлялось право отдавать студентов в солдаты за устроенные «беспорядки», с недавних пор начало действовать, и в марте 1900 [16] года свыше четырёхсот «переписанных» студентов было отдано в солдаты. «Безсудные суды» проходили быстро, и нередко с нарушениями. Да собственно, все эти «суды» и были одним сплошным нарушением.
16
В РИ эти события начались 11 января 1901 года, когда 183 киевских студента были отданы на разный срок (от года до трёх) в солдаты. Студенческие волнения прокатились по всей стране, и в итоге, в солдаты «забрили» сотни человек.
При этом не учитывалось ни состояние здоровья рекрутов, ни их семейное положение (единственный сын у матери, к примеру). Отдельно указывалось, что студентов запрещено назначать на нестроевые должности (писарь, трубач), запрещалось иметь в роте или эскадроне больше одного (в крайнем случае два) «политических» рекрута. По прибытии на место службы студенты попадали в самые невыносимые условия службы – более даже невыносимые, чем были у обычных рекрутов.
«Переписанные» студенты, исчисляемые многими тысячами, ожесточились, и демонстрации их чем дальше, тем больше переставали быть мирными. И чем ближе приближалась годовщина ходынской трагедии, тем больший накал принимало противостояние.
– Ох ты ж господи, – крестилась не переставая не старая ещё женщина, глядя на колонну молодёжи с испуганным видом. На рано поблекшем её лице отпечатался извечный испуг маленького человечка, который с детства приучен к покорности и страху божиему. Живут такие всю жизнь, довольствуясь самым малым, и пуще всего на свете боясь, как бы чего не вышло, да так и умирают в гноище раньше срока.
– Опять эти бунташники, – напуганным фальцетом, ввинчивающимся в уши против воли, причитала она истерично, – и што им не хватает-то, прости Господи!? Обуты-одеты, с голоду не пухнут, а всё туда же!
– Гарантий личных прав и свобод, – отозвался немолодой мещанин с облезлой короткой бородкой, по виду из тех небогатых купчиков, которые белкой в колесе крутятся в крохотной своей лавчонке, с трудом обеспечивая шаткий достаток себе и домочадцам.
– А я што? – тут же отмежевался он, стушевавшись под чужими взглядами, – Прочёл токмо, што на лозунгах написано. Личных прав и свобод им, отмену репрессий и свободу задержанным товарищам. Как есть, так и чту!
– Оно и читать такие вещи не следует, – наставительно пробасил высоко над головой Нади тухлый голос, и вперёд начал протискиваться одышливый красномордый молодец. Таких молодцев, разной степени одышливости и упитанности, вдруг стало неожиданно много.
– Пойдём-ка, – встревоженная Мария Ивановна потянула дочь назад, подхватив под руку, – сдаётся мне, што Татьяна в кои-то веки оказалась права!
– Осторожней! – с трудом удержавшись на ногах, бросила она в спину толкнувшему её приказчику, пахнущему потом и прогорклым лампадным маслом. Вздёрнув возмущённо подбородок, она наклонилась отряхнуть подол, и тотчас же толпа увлекла её за собой.
Не слишком заботясь о вежливости, молодцы начали протискиваться к студентам, толкая и зацепляя с собой публику, более напуганную, нежели возмущённую. Национально-патриотическое «Русское собрание [17] », задумывавшееся как славянофильский литературно-художественный клуб правого толка, получил неожиданно мощную государственную поддержку и развернулся необыкновенно широко.
Художественно-литературного в «Собрании» не наблюдалось, а вот охранительства самого правого толка – с избытком. Пользуясь необычайной поддержкой властей, члены «Собрания» успели провести ряд нашумевших акций, изрядно взбудораживших и отчасти – напугавших общественность. Пуще всего пугало безмолвное, но явственное одобрение полиции, закрывающей глаза на откровенный произвол патриотически настроенной части общественности.
17
Реальный прообраз черносотенного движения, созданного в РИ в октябре-ноябре 1900 года в Санкт-Петербурге.