— То, что было раньше, уже не вернуть. Но теперь я не хочу, чтобы было хуже. Хватит! — потом вдруг добавляет, прижимая меня крепче, зарываясь носом в волосы. — Ты ведь не собиралась оттуда выбираться, да? — понял мою задумку.

— Не собиралась, — вздыхаю я, — ты не соврал мне? Про слова Зульфии? Я ж убью тебя иначе.

— Не соврал. Только, что дальше делать, пока не знаю. Если честно, Зульфия думает, что ты просто не рассмотрела, — он утыкается в мои волосы, дышит тяжело. У меня тоже ком в горле.

— А может, это Зульфия не рассмотрела?

— Нет. Она уверена, что похоронила мальчика.

— А я уверена, что родила девочку.

— Значит, надежда есть.

— Значит, есть, — так мы стоим, обнявшись несколько долгих секунд, потом он говорит, снова тяжело вздохнув:

— Еще Зульфия рассказала, как все было, — его руки гладят мою спину, — понимаю, это бледно, слабо, мало, но мне очень жаль. Не знаю, как ты пережила все это. Прости, что не было меня рядом, — вижу в его глазах вину и боль. Только поздно уже. Ничего не вернуть.

— Я же тебе сказала, я тебя простила.

— Да. Но мне все равно паршиво. Дай позаботится о тебе хотя бы сейчас.

Я не спорю. А он мочит полотенце под краном, приподнимает мою голову за подбородок и начинает аккуратными движениями вытирать лицо. Влажная ткань прижимается к разбитой губе, носу, царапине на щеке.

Эта нежность почему-то убивает меня. Я такого не знала. Никто не вытирал мне разбитое лицо, разве что бабушка в детстве, правда, тогда чаще страдали коленки.

— Не надо! — отворачиваюсь я.

— Почему?

— Я не привыкла.

— Привыкай.

Усмехаюсь горько:

— Хорошо, что я не привыкла к этому раньше. Иначе точно сдохла бы давно, если бы ждала, что мне будут кровь вытирать. Я ею умываться привыкла. И всем было плевать.

Его рука замирает, он отбрасывает полотенце, на место рук приходят губы. Он ведет ими нежно по щеке, шепчет в ухо:

— Я хочу убить всех, кто когда-то причинял тебе боль.

— Таких слишком много.

— Знаю. Поэтому сейчас хочу просто заботиться о тебе. Расслабься и прими мою помощь, — почему-то спорить нет ни сил, ни желания и я отдаюсь на волю его рук.

Теплые струи воды текут по телу, смывая краску и грязь, а нежные мужские руки помогают. Это все ново и очень приятно. Не думала, что так будет. Не знала раньше. Не привыкла. Все еще хочется послать его подальше или же не отпускать никогда. Решаю все же расслабиться, пока мочалка намыливает мое уставшее тело. По мере того, как краска, покрывающая кожу, утекает вместе с водой в слив, лицо Амина меняется. Под слоем краски проступают все синяки и царапины, новые и старые. Еще не до конца зажившие рубцы на бедре. Он рассматривает эти отметины, нежно проводит по ним пальцами.

— Где швы?

— Сама сняла, — он хмурится, — не переживай, я умею. Я ж как-никак несостоявшийся медик.

— Да уж, талантов у тебя не счесть.

— Да. И хватит хмуриться и вздыхать. Я, конечно, потрепанная, но жить буду. Разваливаться пока не собираюсь.

— Надеюсь! Когда ты летала под потолком, я боялся именно этого. Такие трюки тоже входили в программу обучения?

— Нет. Этому пришлось научиться раньше.

— Как ты пробралась туда?

— Ты точно хочешь это знать?

— Точно.

— Мне помог Хасан, а на него я вышла через Саида. Перед тем как я его грохнула.

— И? Он что-то говорил, про конфетку, которую он не успел попробовать.

— Спроси прямо, трахнулась я с ним или нет.

— Да. Все не привыкну к твоей прямолинейности. Трахнулась ты с ним или нет?

— С ним нет, — Амин раздраженно прижимает меня к стене, мне забавно наблюдать за его ревностью.

— А с кем? — рычит он.

— Расслабься. Обошлось без этого.

— А могло не обойтись? Хотя да, я же забыл. Тебе с мужиком трахнуться ничего не стоит.

— Стоит, — признаюсь я, — вижу, эти слова тебя сильно задели. Я соврала. Вернее не так. Раньше, это был единственный способ смириться с тем, что я не могла изменить. Настроить себя, что это ничего не значит. Сейчас это не работает.

— Понятно, — тяжело вздыхает Амин, смотрит пристально, как будто, что-то ищет в моих глазах, потом говорит, — не будем продолжать этот неприятный разговор сейчас. Ты устала, тебе нужно отдохнуть, — а я понимаю, что отдохнуть сейчас едва ли получится. Дыхание у него тяжелое, член уже давно пришел в боевую готовность.