Дома были темные, а небо светлело и начинало разгораться.

Брат поднял голову к небу, в котором медленно, победно менялись краски, раскинул руки да вдруг как завопит: «Все в наших руках!» Оглянулся — никого нет. Поправил кепку, засунул руки в карманы и вполне прилично зашагал домой.

А небо уже стало бронзовым и разгоралось все грознее, все веселее!

У нас появился телефон. Черный, блестящий, новенький. Он был чужим в нашей старой, тихой квартире, но держался начальником. Он не одобрял облезлых стен и скрипучего гардероба в передней. Он потребовал, чтобы над ним в коридоре повесили электрическую лампочку. Брат включил ее и тут же сдернул с сундука под телефоном совершено облысевший коврик. Сундук он застелил клетчатой скатеркой, которая украшала некогда стол интересного денди.

Голос у телефона был резкий, деловой, не домашний. Этот голос шел из тех страшных для меня мест, которые назывались «учреждения». В одном из них, в научно-исследовательском институте, работал теперь брат, и там, невидимо для меня, проходила его главная жизнь.

Сперва я боялась телефонных звонков, как боялась учителей, директоров, всякого начальства, и начинала метаться: а что я должна сделать? Потом ничего, привыкла.

С телефоном вместе появились у нас в квартире слово «полимер» и еще имя — Иван Степанович. Собственно, имя это я слышала и раньше, но теперь оно прямо-таки поселилось у нас.

Если в ответ на звонок раздавалось: «Здравствуй, Иван Степанович!», то звонить я шла на улицу, в телефонную будку. Сорок минут, час — меньше они не разговаривали. И все время слышалось — полимеры, полимеры… Это слово было тогда, новым и необыкновенным.

Брат не сидел теперь уютно после работы и не копался в марках (у него была недурная коллекция), не приглашал меня слушать радио, не ходил в кино и к приятелям, и у него сейчас никто не бывал. Он словно сбросил с себя все, что у него было спокойного, домашнего, и голос у него стал какой-то новый, телефонный, и он был все время взвинчен, наэлектризован, он стал таким же деловым, как телефон. По вечерам он сидел за столом, напряженно согнувшись, быстро листая книги, быстро записывая что-то, виден был только затылок, поднятые плечи, груда книг и бумаг сбоку. Подойти к нему было страшно, как к оголенному проводу, — того и гляди дернет током.

— Не хочешь — не говори! — сказала я брату. Мы сидели за столом, я наливала ему суп, а даже звери в зоопарке добрее к тем, кто их кормит. — Не хочешь — не говори. Но должна же я знать, что происходит!

— Понимаешь, дорогая, мне поручили самостоятельную работу. Я создаю изоляционный лак. Для электрических машин. Не простой, а золотой. Гибкий, прочный, стойкий. Лучший из лучших.

— Ну, как идет работа?

— Читаю пока. До меня ведь тоже над этим думали. О смолах читаю. Ищу нужную мне смолу. И знаешь, — сказал брат доверительно, по-старому, — читаю чужое, а в голове свое появляется. Как спички — чиркаются об чужое и зажигаются!

Теперь я поняла — брат изменился, но телефон тут был ни при чем. Просто интересное дело захватило его целиком. А телефон доносил до нашей квартиры отголоски того мира, где проходила главная часть работы брата, и это было для меня ново.

Как-то вечером я собиралась позвонить подруге.

— Здравствуй, Иван Степанович! — раздалось в коридоре.

Да, поговоришь теперь! Я присела на стул в передней.

— Я решил залезть к ним в нутро! Ввести в самую молекулу неполярные группы! — Голос у брата был смелый, победоносный.

Теперь я думаю: может быть, в то время для начинающего химика это действительно было смелое решение? Но тогда меня только больно задел ликующий голос. Я ревновала.

— Фенол! — почти кричал брат. — Фенол я буду менять! Да, уверен! Как твое мнение, а? Да, по этому пути я и пойду!

Вот таким голосом во времена «нашей лаборатории» брат говорил о каком-нибудь удавшемся опыте и говорил со мной, а не с каким-то Иваном Степановичем. Я его даже и не видела ни разу.

— А почему к нам не придет твой Иван Степанович?

— Некогда, некогда ему по гостям ходить. У него вся жизнь расписана по минутам, и каждая минута дорого стоит — он все время выдает что-нибудь для человечества. А что он сможет выдать для человечества, разговаривая с тобой? Ровно ничего!

— А когда он висит по часу на телефоне, человечество от этого много получает?

— А как же? Иван Степанович удивительно умеет включаться в чужие задачи и помогать другим выдавать для человечества!