Помучившись сомнениями и страхом, мы все же пришли к заключению, что деревья для нас не опасны. Решили, правда, некоторое время понаблюдать за ними. Они покачивались, шелестели, когда какое-либо животное оказывалось поблизости. После того как существо ложилось на землю и затихало, деревья становились еще оживленнее, затем одно из них склонялось, подхватывало жертву и забрасывало ее в глубь леса. Однако деревья никогда не захватывали движущихся животных, точно так же, как и не реагировали на наше приближение. Возможно, мы были для них слишком крупной добычей.

Через пару дней мы попробовали забраться в глубь леса. В какой-то момент оказалось, что мы идем, взявшись за руки. И никто из нас не удивился: ощущение опасности и неизвестности сближало. Не думаю, что кто-нибудь из нас думал о будущем. Мы думали только о таинственной планете Цузам. Как-то раз поймали нескольких зверьков и приготовили из них нечто вроде жаркого, сдобрив свежими листьями с деревьев. Результат оказался вполне съедобным. Это был хороший признак: будущие колонисты смогут использовать естественные источники пищи, пока не удастся вырастить собственный урожай. Животные легко попадались в ловушки. Они жили в порах, и Гертруда предположила, что они роют землю, поедая сочные корни и слизней, подобно земным кротам. Мы поставили несколько проволочных ловушек рядом с норами — и зверьки с готовностью дали себя поймать, чуть ли не добровольно предлагая нам себя, словно в продолжение их отношений с деревьями.

В тот день мы неспешно продвигались через лес. В свободной руке я держал оружие. Деревья стояли вокруг нас недвижно. Время от времени нам попадались зверьки все той же породы. Больше никого... И, что показалось особенно странным, в этом лесу не было птиц. Гертруда словно прочитала мою мысль.

— Мир здесь не слишком разнообразен, — заметила она. — За три дня мы видели всего четыре формы жизни: трава, деревья, слизни и эти животные. Все остальные виды, так или иначе, отсеялись в процессе эволюции. Эти четыре — единственные выжившие, если, конечно, принять за факт, что такая же ситуация на всей планете.

Она продолжала озвучивать свои теории, когда кое-что отвлекло мое внимание. Я прервал ее:

— Слушай!

Едва слышно, буквально на границе восприятия, откуда-то раздавался низкий пульсирующий звук. Пульсация была такой глубокой, что трудно было сказать — слышится ли звук ухом или же это ощущается вибрация поверхности. Я опустился на колени, увлекая с собой Гертруду, и прислонил ухо к земле. Здесь, под поверхностным слоем почвы, медленно и ритмично работало нечто, подобное сердечной мышце.

Мы встали и осмотрелись. Деревья по-прежнему стояли без движения, в лесу было очень тихо. У наших ног журчала вода. Мы пошли, почти шлепая по воде, по направлению к тому месту, откуда, как нам казалось, доносился странный звук. Вскоре мы оказались на большой поляне, залитой лучами здешнего светила. Уже привыкшие к виду деревьев, теперь мы в изумлении рассматривали огромное поле низкорослых растений с длинными серозелеными листьями. У них были широкие коричневые стволы, метра три в диаметре. Формой они напоминали переросшие морские анемоны. Стволы ритмично пульсировали, в то время как ветви-щупальца месили воздух. Очнувшись, я подошел к одному из растений и в целях эксперимента пихнул его ногой. Ствол оказался эластичным, растение отшатнулось, и отростки угрожающе замахали в моем направлении.

— Осторожно, — предостерегла Гертруда, — скорее всего, их реснички содержат кислоту.

Я отдернул руку, моментально почувствовав, что она права. Кожу слегка жгло в том месте, где щупальце задело ее — впрочем, не сильнее, чем крапива. Множество мелких зверьков сновало между растениями. Любопытно, но здесь, по-видимому, зверькам ничто не угрожало. Щупальца их не трогали. Я поделился этим наблюдением с Гертрудой.

— Я тоже заметила, — сказала она. — Должно быть, у этих растений другая добыча: они явно устроены так, чтобы захватывать что-то. Может быть, их дичь — это насекомые, которых мы еще не видели.

— А может быть, они захватывают тех животных, которых забрасывают сюда деревья? — предположил я.

Она закусила губу, досадуя на то, что такая простая мысль не пришла ей в голову.

— Возможно, — признала она.

Это было забавно. Я одержал над ней верх, а она была сильной женщиной. Десятилетия назад она была бы в рядах тех, кто боролся за права женщин. Однако, когда мы шли назад через лес, она так вцепилась в мою руку, словно боялась, что я брошу ее одну блуждать среди деревьев. В конце концов, она обвила меня рукой.

Я всегда имел успех у женщин, доктор. Но это вовсе не значит, что всегда мог их понять. Много лет назад, когда я приполз домой после очередного, особенно неприятного трипа, мать, вместо того, чтобы устроить скандал, уложила меня в постель. И ухаживала за мной всю ночь, как за больным маленьким ребенком. Приходя в себя, я слышал ее тихое пение. Именно после того как я десятки раз клялся, что «этот раз — последний». Просто «флэш» вызывал страшную зависимость.

В ту ночь на Цузаме мы с Гертрудой спали снаружи, у подножия своего корабля, окруженные его ногами-опорами, похожими на стилеты. Несмотря на то что мы лежали, крепко обнявшись, вся неловкость, которую я чувствовал в ее присутствии, начала возвращаться. Дюзы смотрели на меня сверху вниз, словно держа под прицелом.