В следующую субботу они все трое сидели, сгрудившись у покрытого морозными пальмами и папоротниками окна нетопленной кухни, откуда удобнее всего было наблюдать, и, накрывшись с головой старым платком, припав к протаянным заранее дырочкам, ждали возвращения отца.

Кружочки чистого стекла быстро начинали мутнеть, и все время нужно было на них дуть или прижимать большим пальцем, чтоб не терять из виду расчищенную дорожку, которая шла от крыльца до толстых валов снега на улице, поверх которых видны были только проплывающие головы и плечи редких прохожих, когда те сворачивали в их тихий переулок.

– А вдруг он ее сегодня не приведет? Чего мы сидим?
– спросил Петька.

– Ну и уходи в комнаты... Я знаю, что сегодня!
– сказала Ленора.

– А какая она будет?
– загадал Хоботок, провожая глазами головы прохожих, появлявшихся из-за угла и потом проплывавших мимо дома за снежным валом. Только два-три шага, у калитки, люди делались видны целиком, во весь рост.

– Вот явится - сразу увидишь!
– пригрозил Петька.

– Не запугивай Хоботенка!
– строго сказала Ленора.

Хоботок затараторил:

– Эх, нам бы вырыть яму в снегу, глубокую-глубокую, сверху прикрыть и замаскировать - она только разлетится - шмяк! И в яму. И обратно не вылезти!..

– Вот подплывает какая-то!
– испугался Петька.
– Ой, какая! Чур-чура, только бы не она оказалась!

– Да не она!

– Она! Прямо сюда прется!.. Она!

Краснолицая, дородная бабища, маршируя солдатским шагом, волоча за собой в обеих руках что-то, чего пока нельзя было увидеть за сугробами, подошла к калитке. Стало видно, что в одной руке у ней бугристая, битком набитая сумка, а другой рукой она, не оглядываясь, тащит за собой отваливающегося набок, не поспевающего за ней мальчишку в заплетающихся, громадных валяных сапогах. Ему только изредка удавалось шагнуть разок-другой, и он опять ехал волоком за бабищей.

– Вот она так тебя и будет волохать!
– хихикнул Петька, когда баба прошла.

– А сам испугался!

Они еще посидели, дыша на свои светлые пятачки стекла, натягивая на головы сползающий платок.

– Может, правда, сегодня не придет...
– начала Ленора и быстро себя прервала: - Ой, это, кажется, к нам!.. О нет, это старушка!..

– Хорошо бы нам старушку!
– мечтательно сказал Хоботок.
– Старушка уж пускай бы, верно?

– Старушки тоже бывают хорошие бабы-яги, - про себя буркнул Петька.

– Небойсь, Зойка Павловна тебе не старушка!

– У меня нос отмерз!

– Давай его сюда.
– Ленора притянула голову Хоботка и уткнула носом себе в сгиб локтя.
– Когда пойдет, я тебе скажу.

Хлопнула калитка, они прозевали и увидели отца, когда он уже прошел половину дороги до крыльца. Он шагал, глядя под ноги, один, помахивая чемоданчиком.

Они молча помчались из кухни, сами не зная почему, точно их ловили, опрокинули второпях табуретку. Уже вскочив с разгона в столовую, Ленора, спеша и упуская из рук углы, постаралась сложить платок, волнуясь, точно прятала краденое.

Потом, услышав стук, она пошла обратно на кухню, из которой они только что почему-то убежали, - открывать дверь отцу.

Петр Петрович чемоданчик оставил в прихожей, разделся и увидел, что все трое сидят рядом на диване и чего-то ждут.

– Ну как, молодые люди? Все идет нормально?

Ленора ответила за всех:

– Все нормально.

Чемоданчик был тот самый, который отец брал с собой в рейс, и брать его сегодня из дому и приносить обратно было ни к чему.

– В клубе детский сеанс - "Гулливер". Есть желающие сбегать в кино? с хмурой развязностью спросил Петр Петрович, полез в карман, достал рубль, положил его на стол, опять поискал, нашел и положил на него второй.

Все почему-то молчали, и капитан с некоторым удивлением поднял голову: Хоботок, приоткрыв рот, смотрел на Ленору. Петька искоса тоже смотрел на нее. И только сама она терпеливо, внимательно смотрела на отца, пока они не встретились взглядами.

Опустила она глаза ровно на мгновение позже, чем нужно было, чтобы не успеть увидеть, как большое, изрезанное твердыми складками по лбу, со сросшимися черными бровями темное лицо отца стало еще сильнее темнеть, заливаясь бурой краской.

– Хорошо, - сказала девочка.
– Мы пойдем!

Она встала, и оба брата встали за ней следом - и двинулись тесной кучкой, даже столкнувшись в дверях.

Капитан стоял с крепко стиснутыми зубами и слышал, как ребята возились в прихожей молча, молча оделись и ушли, тихо притворив одну за другой обе двери.

Они ушли уже очень далеко по промерзшей вечерней улице, спускаясь к портовому клубу, они уже встали в очередь и купили билеты на сеанс, который начинался очень не скоро - почти через час, и все еще не разговаривали, а капитан Петр Петрович стоял, не расцепив зубы, не двинувшись с места...