Вольха

– Но ведь не наша очередь! – напомнила я. – Княжество Муромское должно было невесту давать.

– Тут дело не в очередности, а в обязательствах, – остановился напротив меня батюшка.

– А причём тут я и обязательства? – озадачилась.

– Мы не нарушаем уговоров. Они мир в земли несут. И уговор ещё с отцом Дамира – самый дорогой и ценный. И, ежели по чести, берут они за это малую цену: несколько дев да провизии по требованию. Разве ж это много в сравнение с тем, сколько мы теряли, когда были войны и распри? Когда нас Аспиды нещадно палили? А теперь у нас мир, процветание…

– Отдать единственную дочь на поругание чудовищу – малая цена?! – ахнула я, меня повело от суждений батюшки. Хотя до сего сговор отца Дамира и моего прадеда не осуждала во всеуслышание да и вообще не особо о нём думала. Принимала как должное. Требовали Аспиды провизии – княжества сбор общий делали, кто что может. А надобна невеста – говори, кого отдать!

И как-то раньше меня не волновало, куда пропадали прошлые девицы, хотя люд уверен был, что Аспид их попросту сжирал.

– Бабы, – в сердцах махнул князь. – Всё перевернёте, что бы ни сказали вам. Есть у нас долг огромный перед Дамиром ЯровскИм! И мы обязаны его вернуть. Так что, как бы ни было то больно, тебе придётся быть с ним!

– Вот так? – выдохнула опустошённо, до конца не веря, что судьба моя решена. – Отдашь?

Князь ступил ближе, я было шарахнулась, но батюшка успел моё лицо в ладонях своих крупных и грубоватых придержать:

– Вольха, доченька, молю, не глупи, – во взгляде скользнуло горькое сожаление. – Смирись, нести тебе это бремя, кабы я ни любил тебя, кабы ты заненавидела меня, а понять должна. У нас люда много, земель… и нам нельзя в ссоры вступать да обижать неуважением Аспида. Нынче от тебя зависим: не только ты, я и матушка твоя, всё княжество…

Поджала упрямо губы, в черты родные всматриваясь и слов не находя, а батюшка продолжил:

– Но я всё сделаю, чтобы ты не осрамилась. Уговорю его взять тебя в жёны…

– А что потом? Ежели не убьёт, ежели не умру в родах, и он меня вернёт, как дальше жить? – в сердцах вскричала, уж слезами давясь. – Как честному люду в глаза смотреть? Да кому я потом нужна буду?!

– Сложно, Воль, но жить можно будет! И ежели Дамир великодушно даст тебе свободу, уверен, найдётся желающий…

– Кто?..

– Не лукавь, – к себе махом прижал батюшка, – княжич Венцкой не отвернётся, – горячо заверил. – Он уж полгода как к терему нашему прилип. Как увидал тебя, так с утра до вечера подле и околачивается. Я с ним уже имел разговор. Ждать он тебя будет…

– Так и сказал? – сердечко заполошно билось. Надежда забрезжила.

– Так и сказал, – кивнул князь и поцеловал меня в лоб с отцовским чувством: – Хорошо всё будет, Воленька. Ты только Аспида не дразни.

– Ух, сбегу я, бать, – пригрозила, лбом утыкаясь в плечо родителя. – Аль убью его. И всем хорошо станет… не буде он больше девиц неволить!

– Угомонись, девка неразумная, – беззлобно проворчал батюшка, продолжая в объятиях топить. – В тебе норов буйный говорит, а не разум… Больно много тебе было дано свободы, вот и не думаешь, что мелешь.

Насупилась я, уже ненавидя весь белый свет за то, что проклятие Аспида меня не миновало.

– Княже! – в дверь суматошно постучали. – Княже!!! – в комнату прислужница матери заглянула: – Княже, худо супружнице вашей! Кабы сердечко выдержало.

– Беда, беда, не приходит одна, – чертыхнулся батюшка, меня отстраняя и широким шагом из комнаты спеша: – Не топчись здесь, – рыкнул на прислужницу, – Белогорью зови скорее!

– Уже, княже, уже, – тараторила Тамила, за князем едва поспевая. Ну и я за ними следом, слёзы утирая и носом шмыгая. У матушки ведь приступ опять, и чего не хотелось вовсе, чтобы слегла она из-за случившегося. Надо бы заверить, что не страшусь я более судьбы…

– Радима, душа моя, – подле княжьего ложа остановился батюшка. Осел на край да ладошку матушки в своих зажал. И так тепло, мягко на жену поглядел, что я опять слезу глотнула. Любовь у них сильная, крепкая, вон уж сколько лет, а они по-прежнему друг другом дышали.

– Ингвар, не переживу я того, – слабым голосом отозвалась матушка. А я рядом топталась, места не находя и не зная, чем подсобить, лишь бы матери легче стало.

– Что ты такое молвишь, – ворчливо возмутился князь. – Глупость какая, – жевал слова, сам волнуясь и время растягивая до прихода знахарки.

– То и говорю, – выдохнула шумно матушка, – ежели не изменить уж ничего, поведай ей правду, того глядишь… – сглотнула натужно и умолкла, явно из сил выбившись.

– Что рассказать? – подступила я ближе, готовая на что угодно, лишь бы боль матушки облегчить.