– Как будем ехать?

– Через Уральск - там начинается магистральная трасса.

– Лучше через Кандагач на Гурьев.

– Атласу не верьте, Евгений Петрович - по нему дороги республиканского значения, а как оно в натуре, на себе испытали.

И вот мы снова в пути - Сейдахмед крутит баранку, я сижу рядом.

– Поедем через Гурьев.

– Не поеду.

– Поедем.

– Я не хочу гробить машину.

– А я- время!

– Зря стараетесь, Евгений Петрович, - говорит Сейдахмед, обозначивая обозленные скулы.

– Почему зря?

– Потому что моторчики для стрижки овец есть. Лежат на складе. Собственными глазами видел.

Я улыбнулся...

– Управляющий хочет продать государственный двигатель, а я как бельмо вот и отправил.

– И про моторчики знали?

– А как ты думаешь?!

– Зачем же вы поехали?
– злые скулы Сейдахмеда обозначились резче.

– Если по честному, - сказал я, - осуществить заветную мечту, - посмотреть пустыню.

Скулы смягчились:

– В таком случае поедем через Гурьев!

Впереди, несколько сбоку от дороги, поднималось что-то похожее на купола и храмы.

– Что это?

– Мусульманские захоронения, - сказал Сейдахмед, опустив противосолнечный щиток.

– Подобного никогда не видел.

– Хотите поближе?

Я кивнул. Машина свернула с дороги и, поднимая колесами саксаул, остановилась возле кладбища. Аккуратные бетонированные дорожки вели нас от одной могилы к другой. Входы в карликовые храмы - храмы, напоминающие макет сказочного древневосточного города - закрыты; на двустворчатых металлических дверях, окрашенных зеленой краской, висят замки; точно такие, как на складах нашего управления.

– Там гробы?

– У нас в ящиках не хоронят, - ответил Сейдахмед и улыбнулся, освобождая на висках чуть заметные морщинки - подошел к одному из храмов, - у нас копают яму с углублением в виде ниши - там и лежит покойник; правда, не на спине, как у вас, а на боку - лицом в сторону Мекки. Умершему оставляют кувшин с водой и лепешку. Яму накрывают плитами, потом строят это, - притронулся к стене, - или это, - показал на бескупольное надгробие, - там те, кто победнее!

Меня заинтересовали мраморные доски, заделанные в стены заподлицо - они сообщали короткие сведения о покойниках: среди совершенно непонятной мне арабской вязи встречалось и современное казахское письмо - письмо с русскими буквами.

– А кладбище действующее!
– я посмотрел на Сейдахмеда.

Он ответил кивком.

– Да, но поблизости ни одного аула!

– Сюда за сотни километров привозят.

– Какой смысл?

– Родовая традиция.

– Одни мужчины!
– сказал я, читая доступное: имена, даты, фамилии...

– У нас женщин хоронят отдельно - поедем?

Окрестную тишину взорвало всхлипывающее покашливание двигателя: купола качнулись - одолевая солончаковые кочки, машина выехала на трассу. Заросли саксаула исчезли... На асфальте появились песчаные наползы - стали попадаться все чаще и чаще - соединились: невольно заставили нас свернуть, кинув под протектора наезженную, вьющуюся среди барханов колею, которая тут же превратилась в лабиринт - расщепила себя на такое количество близнецов-отростков, что мы выбирали путь наугад, придерживаясь ответвлений, позволяющих нам не терять из вида клонящееся к закату солнце... Однообразная панорама утомила меня: глаза пытаются остановиться хотя бы на чем-нибудь привлекающем внимание - ничего! Пески, пески и пески... Исключение - колеса грузовых автомобилей с лопнувшими, искореженными, потрескавшимися от зноя покрышками - из года в год оставляли шофера этот металлолом на сыпучих склонах. Я представил себе, как происходила смена изношенного колеса - в руке гаечный ключ, из гортани - отборный мат: "Любопытно, - подумал я, - кому предназначались проклятия - имели ли они конкретный адрес?" Именно в этот момент наша машина осела.

– У кэнаузен сэгын! * - процедил Сейдахмед, прислушиваясь к шипению.

Я выскочил из кабины - осмотрел колесо.

– Гвоздь!

– Загнать бы его шайтану в бок, - сказал подошедший Сейдахмед, притрагиваясь к ржавой шляпке, - придется повкалывать!

Я стою на дужках насоса. Моя спина двигается то вверх, то вниз... Из моей гортани вырывается самый сочный букет, какой можно себе представить - я поминаю управляющего - чехвостю на чем свет стоит - это он виноват, что у нас нет запасного колеса... Хорошо, что я бросил в кузов несколько камер, а так ожидай масленицу - здесь!
– среди зыбучих песков! Работа закончена. Мы едем. Наши лбы покрыты испариной. Я продолжаю думать об управляющем - веду с ним воображаемый разговор:

– Замыкал на корпус, - говорю я, показывая голубой проводок. Обратите внимание, Андрей Лаврентич, изоляция не перетерлась - ее кто-то надрезал!

– Смешно, Евгений Петрович, ей богу смешно - диверсантов ищете?

– На такую хитрость только свои способны, - возражаю я спокойно, движок-то на сварочном аппарате волговский!

– Ну и что?
– спрашивает он меня, как бы не понимая.

– А то, что проводок надрезали с целью - аппарат не работает, его и списать можно, а двигатель - за милую душу, налево!

Я давно убедился в том, что управляющий греет руки на всем, что можно продать. В прошлом году перед тем, как списать колеса, он отправил меня в командировку за ненужными переключателями, в этом - за моторчиками. Почему же я поехал?
– посмотреть пустыню, или потому, что мне все опротивело?
– и то и другое, но главное - я знал, что голубые проводки надрезаны, двигатели проданы были бы и при мне. Я не мог помешать этому - доказательство у меня есть - оно рядом со мной - в кабине:

– Как ты относишься к тому, что Андрей Лав-рентич не чист на руку? спрашиваю я у Сейдахмеда - молчит - поджимает губы.