— Можете обойтись без фамилии, — кивнул он, — Я джентльмен свободных нравов, так что в этой лавке инкогнито дозволяется, хоть и не поощряется. Ваша профессия, надеюсь, не представляет собой тайны?

— О нет, — Уильям, которого Лэйд уже мысленно обозначил как Уилла, сложил на узкой груди свои музыкальные пальцы, — Я гравёр.

Гравёр. Лэйд ощутил замешательство непонятного свойства, которому сам не мог найти объяснения. Ну да, гравёр. Очевидно, что он не член академической команды по гребле и не вышибала в пабе. Отчего бы ему не быть гравёром?..

— Боюсь, я слабо знаком с этим ремеслом, — вынужден был сказать он.

— Мы делаем оттиски, — пояснил Уилл, — Доски, как мы их называем. Металлические печатные формы для цинкографических прессов. Потом печатают и тиражируют — на офортных станках, например или…

— Вы… Вы не похожи на инженера.

— О, я не инженер. Я вырезаю формы. Готовлю эскиз, потом переношу его на форму.

— Значит, вы к тому же и художник?

Уилл едва заметно склонил голову и опустив глаза. Прямо-таки образчик смущения для благовоспитанного юноши, мысленно усмехнулся Лэйд, прямо хоть картину пиши.

— В некотором роде, сэр. Это часть моего ремесла.

— Это как… Дюрер? — осторожно спросил он.

— Как Дюрер, — согласился гость, — Как Пиранези, Брейгель и Доре. Только я, к несчастью, не наделен и толикой их таланта. Как говорит мой учитель, мистер Бесайер с Грейт-Куин-стрит, моих способностей хватает лишь на то, чтоб украшать загоны для свиней — и то только тех, которые от природы обделены художественным вкусом. Кроме того, я имею дерзновение попробовать себя в поэзии, но, боюсь, там мои успехи еще более безнадежны.

Скромник, мрачно подумал Лэйд. Скромник, художник и, в придачу, поэт. При этом отвратительно молод, хорош собой и наивен, как вывалившийся из гнезда птенец. Такие, как он, обязаны нравиться девушкам. Неудивительно, что Сэнди сразу заметила, когда он вошел в лавку. Наверно, и посматривала тайком…

Он опять ощутил во рту едкий лимонный привкус.

— Не думайте, что я стану критиковать ваши творения, мистер Уилл. Во мне нет ни на драхму художественного вкуса, если я что-то и разглядываю, то сатирические карикатуры в субботних номерах «Луженой глотки», но мы, лондонцы, должны держаться друг друга, не так ли?

Близорукие глаза Уилла на миг округлились.

— Меня выдает говор, сэр?

— Скорее, отсутствие осторожности. Вы только что упомянули Грейт-Куин-стрит, а я, видите ли, не так уж плохо знаю Уэст-Энд, поскольку прожил там первые двадцать лет своей жизни.

— Там работает мой учитель. Сам-то я с Броад-стрит, сэр.

— Броад-стрит, говорите? О, так значит и Сохо все еще на месте? Отрадно слышать, что боевой клич старого герцога Монмута все еще звучит в веках [17] !

— Определенно, на месте, сэр. Хоть и не сделался украшением Лондона.

— Вот как? — Лэйд улыбнулся, — Когда-то мне приятно было пройтись его тесными улочками. В них есть особое очарование, которое, впрочем, раскрывается не каждому. Картинные галереи, переоборудованные из старых пабов, крохотные частные театры, уличные кафе, забитые горланящими пьяными поэтами и самоуверенными декламаторами…

Ему пришлось прикусить губу, оборвав поток неуместных воспоминаний, и сделать это было так же тяжело, как заткнуть овсяным печеньем дырку в стофутовой высоты дамбе. Нельзя выбиваться из образа. Едва ли самодовольный лавочник мистер Лайвстоун, окажись он в Сохо, стал бы завсегдатаем подобных заведений. Скорее, отправился бы в ближайший паб опрокинуть пару пинт светлого и посудачить о новом диковинном фантаскопе [18] , которому поражается публика за океаном…

Он спохватился, поймав на себе удивленный взгляд гостя.

— Театры и вернисажи, сэр? Отродясь не припомню подобного в старом добром Сохо. Боюсь, вся культурная программа, которую он может предложить, заключается в пьяной поножовщине между французскими разбойниками.

— Апаши [19] ? — удивился Лэйд, — Вот те на. Я читал про бесчинства этих разбойников в Париже, но никогда бы не подумал, что они совьют себе гнездо в старом добром Сохо!

— Апаши? Боюсь, это слово мне незнакомо, сэр. Просто уличные разбойники, потомки переселенцев-гугенотов.

Лэйду пришлось мысленно на себя шикнуть.

Спокойно, Чабб. Лондон, о котором говорит этот тип, это не тот Лондон, что ты когда-то покинул. Между этими двумя городами лежит четверть века, двадцать пять лет. Многое должно было измениться, многое — сменить форму. Не удивительно, если сейчас по Лондону, который на твоей памяти знал лишь стук лошадиных копыт, раскатывают тяжелые локомобили и бредут механической походкой автоматоны…

Мысль эта была неприятна, Лэйд поспешно спрятал ее в дальний сундук.