– Погоди о старости говорить, твоё лесничество, – щурится Горшеня. – Ты змей в самом расцветном соку – орёл, а не змей! Да что там орёл – буревестник! Чтоб такому горячему молодцу да невесту не сыскать!

Тигран Горыныч глянул на Горшеню строго – чуть не задавил взглядом.

– Ты со мной не шути, ветелинар! Я ведь и слизнуть могу, не дожидаясь завтрака!

– Не шучу я, твоё лесничество, – продолжает Горшеня. – Откровенно тебе говорю, как ветелинар со стажем: давно бы ты уж в мужьях числился, коли б ты одну необходимую для этого церемонию проделал. Одну, так сказать, мероприятность.

– Чего ты тянешь-то, ветелинар! – воет Тигран Горыныч. – Говори, рыбья лопасть, не мытарь внутренности!

Горшеня поясок пальцами помял, сплюнул лишнее и говорит степенно, по-докторски:

– Тебе, твоё лесничество, помыться надо. Слишком уж увесисто от тебя пахнет. Смердишь ты, попросту говоря, твоё лесничество. С таким запахом не невест опекать, а врага допекать, право слово.

Тигран Горыныч от смущения отполз чуток, в сторону дышит. Потом брови нахмурил, зрачки на Горшениной физиономии свёл: фокусирует свою лютую строгость, так и жжёт взглядами, так и мечет. А с Горшени как с гуся вода, он всё свою научную линию гнёт и змея сквозь сложенные кольцом пальцы как в лупу рассматривает.

– Опять же блохи у тебя – что те свинки морские, такой в них объём и упитанность. Откормил паразитов – хоть сейчас на пастбище.

– А ты и от блох рецепты знаешь? – всё более пристрастно вопрошает Тигран Горыныч.

– Как не знать! И от блох, и от вшей. Мы с ними старые приятели, на фронтах вместе держались.

Сказал – и в прежнюю независимую позу. На соснячок глядит, сорок считает. Тигран Горыныч забеспокоился, хребтом заводил, жабры раздувает, что кузнечные мехи, – есть, похоже, у него в Горшене великая необходимость.

– Послушай, ветелинар, – начинает он как бы издалека, – у нас до завтрака ещё уйма времени остаётся. Может, нам, того, баньку организовать? Угодил бы мне, царю, побанил бы по-научному, а я б тебе назавтра поблажку – жевать бы не сильно стал, вползуба.

– Выгодное дело, – примеряет Горшеня. – Да мы за выгодой не гонимся, не стяжалы, чай. Я тебя, твоё лесничество, и без поблажек обработаю по полной банной программе, если есть на то твоя воля.

Иван Горшеню железным локтем в бок тычет: ты чего, мол, делаешь? А Горшеня только тот бок почёсывает, Ивану подмаргивает да дальше со змеем переговоры ведёт. Точнее, Горшеня-то гордо помалкивает, а змей сам к нему ластится: лапой в сторонку отодвинул, на совсем интимный тон перешёл.

– Есть, есть на то моя воля, ветелинар! – говорит. – Я страсть как по чистоте соскучился, ужас как помыться хочу! Организуй ты мне баньку – пусть хоть не царскую, но чтобы честь по чести. Мои хлопцы – народ дикий, малоразвитый, только и сумели, что царство обстроить, а что до бань и всяких там санаториев – тут у нас лапы коротки. Моемся по старинке: кто в песочке, кто в ручейке, кто вообще языком скоблится. А мне, понимаешь, в песочке-то – зазорно, всё ж таки царь должен чин блюсти! Вот и запустил я себя, довёл до полной безобразности. Ну? Дык как тебе моё предложение, ветелинар? Я слово своё насчёт ползуба держу, жевать несильно обещаю.

Горшеня подбородок чешет, ухом ведёт.

– А Ивану, товарищу моему, поблажку дашь?

Схмурился змей.

– Нет, – говорит. – Иван – мой противник принципиального значения, у меня с ним счёты.

– Ай-ай-ай, твоё лесничество! – качает головой Горшеня. – Счёты у тебя с папашей, а сын-то при чём? У нас, у людей, сын за отца не отвечает.

– Не отвечает? – удивился змей.

– Не-а.

– Эх, ладно! Давай, ветелинар, лапу – считай, договорились.

Щёлкнул змей по Горшениной ладошке своим хвостом-хлыстом – согласился, стало быть, обоих приятелей завтра вползуба жевать, щадяще.

Откашлялся Горшеня в кулак, осмотрел окрестности мастеровитым взглядом.

– Так-так, – говорит. – Это что такое у вас? Озерцо? А в нём, стало быть, водица? Ну что ж, сгодится. А это у вас что тут понавалено? Никак это камни – булыги да валуны? Они-то нам и нужны.

Засучил Горшеня рукава по самые плечи, плюнул на ладони и принялся среди звериных жителей руководить да начальствовать – как их лесничества полномочный банный представитель. Бобрам да выдрам велел дров и хвороста насобирать, лисам да барсукам – костры развести, кабанам – камни подтаскивать да в костры валить, чтобы нагревались донельзя. Когда камни раскалились докрасна, отдал Горшеня лосям приказание копытами эти камни в озерцо спихивать. Нагрелось озерцо от раскалённых камней, забулькало, забурлило, ключами сизыми вспенилось, крупным пузырём пошло.

А Горшеня дальше зверью задачи ставит: зайцам да белкам задаёт лыка надрать и в мочало измочалить, четырём медведям – самым крупным – велит сухих берёз накорчевать, сложить их в пучок по три-четыре ствола, чтобы теми вениками царские бока змею охаживать, когда он в воду войдёт.

– Есть у меня дегтярного мыла два куска, – говорит Горшеня и мешок свой развязывает. – Маловато, конечно, да кто ж знал! Ну да это ничего, мы мыло-то на тёрке натрём да в воду накрошим. На турецкой, помню, я однажды цельный батальон такими же двумя кусками вычистил, а ты, твоё лесничество, почитай, чуть меньше того батальону будешь. – И тише, в ухо Тиграну Горынычу, добавляет: – Правда, по запаху ты на весь дивизион тянешь. Да ничего, справимся…