Новый сборник прозы Натальи Пичугиной “Книга ошибок для испаноговорящих” рассказывает об истории, судьбах и буднях русских соотечественников в маленькой центральноамериканской стране. Повествование охватывает период времени с 60-годов прошлого века до наших дней. Рассказы, записки, размышления, дневниковые записи – поэтика современной художественной литературы с элементами эссе, репортажа, мемуаров – созданы автором в течение жизни в Латинской Америке. Исторические события глазами очевидца, точки соприкосновения разных культур в решении общих нравственных проблем, жизнь на два континента, переоценка ценностей в отечестве, превратности современного мира, смена поколений и эпох– вопросы, без которых сегодня не обходится ни одна человеческая судьба, в какой бы точке земного шара она ни протекала. “Книга ошибок для испаноговорящих” – одна из первых, закладывающих традицию художественного осмысления жизни российских соотечественников в Латинской Америке.
1. Книга ошибок для испаноговорящих.
Моим соотечественникам
Я представляю вам свою новую книгу. Вполне вероятно, что читатель, по мере своей образованности или просто по своеобразию своего мировоззрения, найдёт в моей книге множество недочётов. Конечно, лучше бы их не было, но я многому не придаю должного значения, откуда и проистекают неточности. Оставьте мне моё несовершенство. Пусть пестрит ошибками моя скромная рукопись. Художественные произведения сплошь и рядом критикуют за то, чего в них нет, и забывают оценить то, что в них есть. Не бойтесь попасть под очарование неприемлемой для вас мысли. Задержитесь вниманием на том, на чём сосредоточен мой интерес и ради чего я написала эту книгу ошибок.
Осенний дождливый вечер, разноцветные огни транспорта отражаются в лужах меж опавших листьев, чарующее вечернее мгновенье на бульваре у магазина «Подсолнух» на Можайском шоссе.
Деревья выкорчевали и чугунные перила разобрали, расширяя шоссе под автостраду. Осенний золотой бульвар с вязью перил остался только на моих фотографиях.
Природа в своей повторяемости – единственное, что поддерживает преемственность нашего восприятия мира, изменяемого в течение жизни. Природа – единственное, к чему наша любовь постоянна. Внезапная тишина, зависшая между остатками золотых листьев, среди голых сучьев в облетевшем парке. Золотая, полная листьев, ветвь разворачивается под мощным потоком холодного ветра. Осень богата моментами и состояниями атмосферы. Сырость ветра, запах палой листвы возвращают тебя на круги своя, как зверя в родную среду обитания.
Физическая тяжесть и малокомфортная полуустроенность московского быта, трудноразрешимая сложность коммунальных услуг, половинчатый сервис, враждебная улица, ничем непоколебимое безразличие к твоим нуждам. Болезненное усилие радоваться жизни в холодном сумеречном, темном климате. Теперь, отдохнув телом и душой в солнечных и радушных тропиках, я понимаю, что мне было необходимо пожить в Москве. Я вернулась домой, в свой некомфортный и тяжёлый мир, который только и делает меня мной и всегда делал меня мной, независимо от опыта, который я приобретала в чужих краях. Мой народ, такой какой есть, создал этот город – на этой земле, в лоне этой природы, создавшей, в свою очередь, меня и нас всех – единственной связующей прошлое с настоящим в рамках моей жизни, которая вне связи с этой природой распадается на несколько – каждая со своим действующим персонажем. И только влага осеннего вечера на московском шоссе, сливающиеся огни автомобилей в размыве дождя возвращают мне связь времен с единым персонажем – со мной…
Помнишь, однажды я сказала тебе: всякое место, где мы живём, становится нашим. Посмотри сюда – вот мой город.
Золотым медальоном падает на траченный асфальт пятнадцать обеденных минут в том месте, где к стеклу нашей машины склоняется индейцеобразный перуанец с золотой серьгой и золотом на пальце:
– Подбросишь?
Глория тормозит за десять метров от многоэтажных трущоб.
– Кока.
– Что?
– Кокаин.
– ?!
– А что ещё в этом районе делать? Идёт. Быстро же он обернулся.
– Хотите пива, сеньоры? – черномазый мальчишка пытается по-английски продать нам товар.
– Нет, спасибо,– Глория ржёт под стать своему лошадиному лицу.– У нас физиономии американские. Достал?
– ?
– Да не бойся, она всё знает. Дай попробовать.
Улица залита утренним солнцем, когда ты выбегаешь из кафе, выкрикивая моё имя.
У тебя тёмное лицо, мой город, руки врача, взгляд художника и речь журналиста.
"Белянка",– говорят мне лоточники на улице, заваленной помоями, где однажды нищий попросил у меня половину куриного тамаля 1
На моём пути камни чудесных особнячков под полуденным солнцем, лапы пальм и гигантских кактусов, пронзительно сиреневое облако невиданного дерева, летящие дождём жёлтые соцветья, пахнущие нашей липой.
У тебя влюблённые глаза, мой город, и интонация надежды. Ты встретишь меня издали и крепко сожмёшь мне руки, когда я вернусь.
1
*****Тамаль – кукурузная масса с варёной курицей и приправами, завёрнутые в пальмовый лист.
Никогда не думала, что буду так близко к сердцу принимать чужую страну.
Маленькая женщина, поражённая волчанкой, пришёптывая в потоке своей стремительной речи, перебирает фарфоровыми пальчиками только что написанный материал. Это Лина Бенетти, культуролог и эссеист, бывший директор Государственного Архива, только что уволенная министром культуры – "воинствующим Карлучо". Казалось бы, что мне она, золотоволосая латиноамериканка европейского происхождения.
Рядом с ней её знаменитый муж Висенте Арройо, я читала его ещё у себя на родине, но не представляла похожим на писателей своей страны – тяжёлый взгляд, мятежный дух. Проработав тринадцать лет в Министерстве Культуры заведующим Отделом художественного творчества, в одночасье оказался за его дверями стараниями того же Карлучо. Джон Далвера, известный художник и поэт, внешне неожиданно похожий на сорокалетнего Никиту Михалкова, изо всех троих был уволен первым. В этом печальном ряду уволенных не хватает нашего юного Вальтера, единственного, кого не тронул Карлучо, то ли побоявшись его знаменитой тётки-адвоката Иды Флетчер, то ли не угадав в выпускнике колледжа врага.