– Волки? – спросил Коут.

Кузнец пожал плечами:

– Время года неподходящее. Ну а кто это еще может быть? Медведь? Подозреваю, они просто распродают тех, за которыми углядеть не могут, – рук-то у них не хватает.

– Как рук не хватает?

– Ну, батрака-то им уволить пришлось из-за налогов, а старший сынок еще в начале лета взял королевские деньги. Теперь с мятежниками в Менате воюет.

– В Менерасе, – ненавязчиво поправил Коут. – В общем, если мальчишка еще прибежит, скажешь ему, что я бы купил три полутуши.

– Ладно, скажу. – Кузнец понимающе глянул на трактирщика. – Еще что-нибудь?

– Ну-у… – Коут отвел глаза, внезапно смутившись. – Я, на самом деле, хотел спросить, не завалялось ли у тебя еще железных прутков, – сказал он, стараясь не встречаться глазами с кузнецом. – Имей в виду, мне ничего особенного не надо, самая простецкая железяка сгодится.

Калеб хмыкнул.

– А я все думал, зайдешь ты или нет. Старина Коб и прочие ко мне еще позавчера приходили!

Он подошел к верстаку и откинул холстину.

– Вот, еще парочку про запас отковал, на всякий случай.

Коут выбрал железный пруток в пару футов длиной и помахал им на пробу.

– Молодец!

– Ну, я свое дело знаю! – самодовольно отвечал кузнец. – Еще что-нибудь надо?

– Ну, вообще-то, – сказал Коут, удобно пристроив пруток на плечо, – есть еще одно дело. Не найдется ли у тебя запасного фартука и пары кузнечных рукавиц?

– Может, и найдутся, – осторожно ответил Калеб. – А что?

– Да у меня тут за трактиром ежевика разрослась, – Коут кивнул в сторону «Путеводного камня». – Я подумываю ее выкорчевать, на будущий год садик разобью. Не хотелось бы потерять на этом деле половину шкуры.

Кузнец кивнул и поманил за собой Коута в глубь мастерской.

– Вот, мои старые, – сказал он, доставая толстые рукавицы и жесткий кожаный фартук. И то, и другое местами было обуглено дочерна и уляпано маслом. – Не особо красивые, но от худшего они тебя уберегут, я так думаю.

– Сколько ты за них просишь? – сказал Коут и полез за кошельком.

Кузнец покачал головой:

– Да йоты с ушами хватит. Они уже ни мне, ни мальчику не годятся.

Трактирщик протянул ему монету, и кузнец запихал фартук и рукавицы в старый джутовый мешок.

– А ты уверен, что хочешь заниматься этим прямо сейчас? – спросил кузнец. – Дождя-то вон сколько не было. По весне, как растает, земля будет куда мягче!

Коут пожал плечами:

– Мой дед, бывало, всегда говорил, что осень – самое время выкорчевывать то, от чего хочешь избавиться раз и навсегда.

И Коут изобразил дребезжащий старческий голос:

– «По весне все слишком полно жизни! Летом все слишком сильное, не продерешься. А вот осенью…» – Он бросил взгляд на желтеющую листву на деревьях. – «Осенью – самое время! По осени все устало и готово умереть».

После обеда Коут отправил Баста отсыпаться. А сам принялся бесцельно бродить по трактиру, доделывая мелкие дела, оставшиеся со вчерашнего вечера. В трактир никто не заходил. Когда, наконец, настал вечер, он зажег лампы и принялся скучающе листать книгу.

Обычно-то осенью на дорогах путников больше всего, но в последнее время проезжих считай что не было. Коут с тоскливой уверенностью понимал, что зима будет очень долгой.

Трактир он закрыл рано, чего прежде никогда не делал. Подметать не стал. Пол и так был чистый. Мыть столы и стойку было тоже незачем – за ними весь день никто не сидел. Протер пару бутылок, запер дверь и ушел спать.

И рядом не было никого, кто мог бы заметить разницу. Никого, кроме Баста. Баст следил за своим наставником, тревожился и ждал.

Хронист шагал по дороге. Вчера он еще прихрамывал, но сегодня на ногах у него живого места не осталось, так что беречь их не имело смысла. Он искал себе лошадь в Эбботсфорде и в Рэннише, предлагал бешеные деньги за любую клячу. Но в таких городишках, как эти, лишних лошадей ни у кого не водится, особенно сейчас, когда осенняя страда на носу.

Хронист провел в пути весь день, однако и сейчас, когда стемнело и ухабистая разъезженная дорога превратилась в полосу почти невидимых препятствий, он все еще шагал. Проковыляв два часа в темноте, Хронист, наконец, увидел за деревьями свет и, окончательно расставшись с мыслью добраться нынче до Никде, решил, что заночевать на крестьянском хуторе тоже будет неплохо.

Он свернул с дороги, пробираясь между деревьями на свет. Однако огонь горел дальше, чем ему показалось, и был он куда больше. Это не был свет лампы в окне или отсвет небольшого костерка. Это был внушительный костер, пылавший в развалинах старого дома, от которого осталась только пара полуобрушившихся каменных стен. В углу между двумя стенами притулился человек. На нем был толстый плащ с капюшоном, и кутался он в него так, будто на дворе стояла зима, а не теплый осенний вечер.