— В такие моменты я вспоминаю, почему никогда тебя не отпущу. Хорошая попытка, Лин, но мы оба знаем, что ты просто блефуешь.

Я задержала дыхание, не желая даже случайно его касаться. Мужчина и так стоял слишком близко. Вены на его руках особенно отчетливо проявились, и мне показалось, будто вся моя энергия куда-то исчезла. Марк умел подавлять одним своим присутствием.

— А готов ли ты это проверить?

— А что тут проверять? Я бы не владел таким огромным состоянием, если бы верил каждой угрозе. Ты не убийца, и что бы я ни сделал, ты не сможешь причинить мне существенный вред.

— Зато я могу уничтожить самое дорогое для тебя.

Он усмехнулся и очертил мою скулу ладонью. Холод его пальцев заставил меня вздрогнуть, но отступать уже было некуда.

— И что же это? Все, что у меня есть, может исчезнуть лишь с моего дозволения.

Я не ответила на его вопрос. Толкнула в бок, заставив отойти на несколько шагов, встала с места и подошла к стеклянному шкафу. На одной из полок стояло коллекционное вино. Наверняка безумно дорогое. Не знаю почему, но я всегда пыталась себя отвлечь именно так — фокусироваться на ненужных мелочах, продумывая дальнейшие действия. И вдруг мне в голову закралась безумная идея.

— Хороший алкоголь. Подарок?

Марк засунул руки в карманы джинсов, облокотился о противоположную стену и спросил:

— Как это относится к теме нашего разговора?

Я взяла бутылку в руки. Несмотря на очевидный внешний лоск, она была довольно хрупкой и легко могла расколоться на тысячи мелких частиц. Поскольку в кабинете чувствовалась отличная звукоизоляция, я все решилась на рискованный ход.

Ноги сами потянули меня обратно к столу. Он был прочный, деревянный и отлично подходил для того, что я задумала.

Пока Марк не успел сообразить, что я собираюсь делать, я со всей дури ударила горлышком алкоголя о стол, и в ту же секунду верхушка бутылки оторвалась. Напиток частями полился на стол и на пол. Несколько маленьких осколков упали мне на ноги, но я так привыкла не замечать эту боль, что лишь отстраненно заметила, как белоснежные брюки пропитались кровью.

Мужчина дернулся с места, но я остановила его взмахом руки и покачала головой.

— Нет, теперь ты меня послушаешь.

Я дождалась, пока все содержимое выплеснется на дорогой ковер, и приставила бутылку острой стороной к своему горлу.

Муж поднял руки вверх, как бы сдаваясь:

— Хорошо, я понял, давай спокойно поговорим. Перестань причинять себе вред, отпусти вино, и тогда мы обсудим все, что ты хочешь.

— Нет, будем говорить так. Потому что мы оба знаем, что если я уберу бутылку, то ты в то же мгновение причинишь мне куда больше физической боли.

— Пока что только ты сама себе её причиняешь. Это же касается и нашего брака, ты сама начинаешь все конфликты, выводишь меня из себя, а потом кричишь эти голословные слова о ненависти.

— Я не должна спрашивать у тебя разрешение, и мне осточертело делать вид, будто все в порядке. Между убийцей и жертвой и то больше гармонии, чем в наших отношениях.

— Хорошо-хорошо, я тебя слушаю. Давай поскорее закончим, не хочу, чтобы ты еще сильнее пострадала.

— Первое. Ты больше никогда не приблизишься к моей сестре.

— А если она будет спрашивать?

— Я скажу, что ты много работаешь. Мне она поверит.

— Хорошо, что еще?

— Ты уберешь от меня своих бугаев.

— Ни. За. Что.

— Либо ты их убираешь, либо я продолжаю.

Я поднесла осколок ближе к своему горлу и надавила, пока что не пронзая кожу.

— Даже если бы ты наставила на меня пистолет, ни за что бы не согласился убрать от тебя охрану. Это ради твоего же блага.

К горлу отчетливо подступили желчь и горечь. Как же умело он переворачивает ситуацию в свою сторону. Настолько виртуозно меняет наши роли, что в итоге именно я всегда чувствую себя виноватой.

— Я предупреждаю в последний раз.

— Да брось, ты не сделаешь этого. Кишка слишком тонка.

Он испытывал меня, проверял и постоянно предугадывал мои последующие действия.

Но сегодня ошибся именно Марк.

Я сжала зубы и со всей дури надавила на кожу у горла. Мгновенно тупая боль пронзила мое тело, по шее стремительно потекла горячая кровь.

Вспышки света и боль, пронзающая всё внутри — единственное, что меня окружало. Тело не слушалось, и даже дышать у меня получалось с трудом.