— Арчер? — прошептал я, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы сморгнуть слезы, наполнившие мои глаза.

— Твой… отец.

— Ты имеешь в виду моего донора, — сказал я. —Так ты его называешь. Мой донор.

— Ну, его ведь здесь нет, не так ли? — она сплюнула, сужая глаза. — Он обещал мне

мир, оплодотворил меня и бросил в меня деньгами, чтобы якобы успокоить. Ну… Я больше

не могу. Я больше не могу.

Теперь она рыдала, уткнувшись лицом в руки, а ее волосы закрыли ее лицо. Я уставился

на нее, на сумку на кровати, на ее комнату, на пол.

— Почему ты уезжаешь? — спросил я. — Почему?

Она шмыгнула.

— Я вернусь, когда разберусь со своими мыслями.

— Пожалуйста, не уходи, мама. Я постараюсь быть лучше, — начал умолять я.

— Пэтти скоро будет здесь, — сказала она, застегивая чемодан и вытирая лицо. Она

подошла ко мне и взяла за подбородок. Мы были уже практически одного роста. Она всегда

шутила об этом, когда мне приходилось помогать ей укладываться в постель. — Я люблю

тебя, Дженсен. Да, но мне нездоровится. Ты должен понять.

Она поцеловала меня в щеку и вышла. Я стоял на месте, пока не услышал, как за ней

закрылась дверь. В голове снова и снова прокручивались ее слова: «Я люблю тебя, Дженсен.

Да, но мне нездоровится. Ты должен понять.»

Я часто вспоминал о той ночи. Наверное, чаще, чем следовало, и я всегда приходил к

одному и тому же выводу, она любила меня, но недостаточно, чтобы остаться. Недостаточно, чтобы поставить меня на первое место. Я рассказал эту историю только трем людям: Оливеру, Мие, а теперь и тебе. Я не жаловался. Я сам выбирал свою судьбу, и независимо от

того, была ли она хорошей или плохой, я должен был принять последствия своих действий. Я

рассказал ее, потому что верил, что история - это то, чему мы должны учиться. Мы изучали

ее, чтобы не повторять ошибок прошлого.

Я бы не сказал, что у меня было тяжелое детство. Я знал людей, у которых было и

похуже. Меня никогда не домогались и не били. Мне никогда не говорили, что я кусок

дерьма. Мной просто не интересовались. Меня никогда не воспитывали. Я никогда не

чувствовал любви от своих биологических родителей, но я чувствовал ее в другом месте.

Любовь была в друзьях, которые стали братьями. Она была в их родителях, и Пэтти, моей

приемной матери, женщине, которая показала мне, какой должна быть мать. И она была в

девушке - маленькой, нахальной блондинке по имени Мия.

Мия была любовью. Она была всем. Она любила меня, подталкивала и вдохновляла.

Оставить ее ради Нью-Йорка было одним из самых трудных решений, которые я когда-либо

принимал. Быть в огромном городе в одиночку не было для меня таким захватывающим, как

это было для людей, которых я встретил в университете. Мне нравилась моя жизнь. Я любил

свой город, я любил свою девушку, но я видел, как она была увлечена мной. Я видел, как ее

родители не одобряли наши отношения, и поэтому решил покончить с ними, когда уехал. Я

подумал, что перерыв будет полезен для нас обоих. Я не собирался ни с кем встречаться, или

даже заниматься сексом с кем-то еще, правда, но как-то так получилось. Я не мог винить

девушку за нашу ошибку. Это было безответственно, непростительно, но это случилось. Это

была жизнь. Я не ожидал, что Мия поймет. Я не ожидал, что она поймет, но, когда я смотрел, как она пакует свою сумку, смотрел на первую женщину, которую я любил, я не мог не

задаться вопросом, что я мог бы сделать по-другому.

Не заниматься сексом с той девушкой из класса поэзии. Я знал это. Очевидно. Но даже

до этого, я хотел бы держаться за это немного крепче. Хотел бы я оговорить с ней больше.