Шрифт:
Бульдозеру тут не развернуться. Грязь везли в ручных тачках и сливали в овраг. Оживлен был лишь Митя с камерой.
– Слушай! Мы сейчас с тобой можем великий фильм снять, о конце света! На Западе это сейчас самая фишка! Актеров врежем потом.
– Нет, – я печально огляделся. – Тема конца света мне не близка.
И вдруг – внизу эстакады появился всадник на белом коне. Всадник Апокалипсиса? Гарцуя, он приближался к нам, и в посадке его было что-то знакомое – хотя верхом этого человека я прежде не видал. Застыл у ворот. Сокол. Абсолютно прямой. Оглядел панораму. Не только наш «садик» – но и всю ширь.
– Какая бездуховность!
И поскакал вниз.
Счетчик
Листая годы, надо видеть лучшее. Но сейчас передо мною – счетчик утекшей воды. Я уже и умываюсь так… плевком крана… а циферки все бегут! И когда я лежу на кафеле в туалете, пытаясь разглядеть их на счетчике воды, расположенном почти на полу, в тени унитаза – трудно поверить (даже мне), что я чего-то добился в жизни… Вот чего ты добился в жизни! Опять катастрофический перерасход воды, превышающий все мыслимые и финансовые возможности! Так тебе не останется на еду. Может, счетчик неправильно крутится? Но с ним не поговоришь – мерзкая рожа, поганенькие глазки – циферки наверняка лживые. Дать ему, что ли, по харе? Так выпишут штраф и поставят еще более наглого! Я много еще чего могу сделать, в высших сферах… но вот сейчас помочь мне встать некому, кроме немощной Ноны. Но ее сейчас нет. А встать нужно. И пойти и попросить поднять счетчик сантиметров на десять. Что б я хотя бы мог держать голову высоко!
Возвращение
Зазвонил, после долгого молчания, телефон.
– Алле! – кинулся радостно, чуть унитаз головой не снес.
– Привет, старик!
«Стариками» мы называли друг друга как раз тогда, когда были молоды. Митя! Лет десять как не звонил.
– Как ты? Мобилен? – вскользь спросил он.
– Ну… В Грецию, скажем, могу. А до родного ЖЭКа вряд ли дойду!
– А в «Горный воздух» не хочешь?
– В «Горный воздух»? Могу! А что теперь там? Сахара?
– Да нет. Жизнь вернулась…
– Так же беспричинно, – продолжил я.
– Как когда-то странно прервалась! – Он закончил строфу, и мы засмеялись. Помним шедевры! А кто еще?
– Ты как там? – спросил я.
– Ну, работаю. На канале.
– Надеюсь, не на Беломоре?
– Тьфу, тьфу!
– На горе телевышку поставили?
– Как ты узнал?
– Так оно ж теперь правит миром… Надо? Лечу!
На наших воротах доска: «Школа юных дарований». Это умно. Дети – это святое. Тут не придерется никто. Гостиница у них теперь там, где была администрация – высоко. Разглядывал знакомые домики. Напоминают настоящие, как хорошо сделанный муляж.
Чуть прилег в номере – стук. Влад и Наиля! Обнялись. Сперва показалось мне, что Наиля «хорошо поправилась», но потом сообразил: ждет!
– Надеюсь, не первого?
– Не-е! – Гордо Влад произнес.
Работает, рассказал, в ДРСУ: Дорожное ремонтно-строительное управление.
– А сами – в Запрудном. Правая рука Рубанцука! – на Наилю указал. Но – как народ говорит – левая нога: делает, что хочет.
Митя пришел.
– Пора!
– Погоди! Посидим вместе, как раньше.
Рыбий глаз
Амфитеатр оказался как раз на месте их бывшего дома, над обрывом.
– Грустно? – у Наили спросил.
Улыбнулась, пожала плечом.
Бойкая девушка подошла.
– Я ваша телеведущая. Что вы застопорились, будто ничего не узнаете? Вы здесь живете.
– В кадре или на самом деле?
– Не имеет значения. Садитесь вот на сцену, в плетеное кресло, и пишите.
– Что писать?
– Ну, что вы обычно пишете! – уже раздраженно.
– А.
Рядом Митя возник – уже начальник!
– Может, хватит юродствовать? У тебя бумаги, что ли, нет?
– Я не юродствую. Но бумаги нет.
– Серафима! Вы слышали? Принесите бумагу. И карандаш.
– А почему карандаш? – спросил я.
– А тебе «Паркер», что ли, нужен? У нас независимый канал.
– Извини.
Приблизилась барабанная дробь. Дружно топнув, пионеры застыли. Не совсем уже пионеры. Но не совсем еще комсомольцы. Отроки. И – лолиты.
– Пишите, что вы отвлекаетесь! – прикрикнула ведущая.
Пионеры расселись. Вылез перламутровый, словно рыбий глаз, объектив телекамеры. Я писал – как раз то, что вы сейчас читаете.
– Перед вами удивительный человек! – заговорила бойкая. – Он прошел через многие эпохи. Его пытали!
Тут я хотел внести поправки, но кто-то, подошедший сзади, положил руки мне на плечи. Значит, меня и не показывают, раз кто-то лишний в кадре. Я расслабился.
– …но он не сдался, он остался самим собой! – нагнетала ведущая.
Аплодисменты.
Я покосился – кто меня держит? Друг ясный Сокол. Явился – не запылился. Разве что – чуть.