– Да, сэр, это книжная дама. Я вернулась на работу. – Внутри все съежилось от мысли о новом семейном положении, когда вспомнила, как буквально на прошлой неделе по возвращении в Центр меня встретила Юла Фостер, и, скрестив руки, «присвоила» это звание. В ее отрывистом приветствии чувствовалась смесь разочарования и омерзения. От безнадеги в животе все скрутилось тугим узлом, и ничего не оставалось делать, как молча опустить глаза, чтобы, не приведи господь, не увидеть отвращение на ее лице.

Мистер Моффит кивнул головой в сторону ведра, приглашая меня присесть, пока Ангелина натягивала потертое одеяло малинового цвета ближе к его подбородку.

Расправив покрывало, она еще сильнее укутала мужа, и, довольная результатом, закрыла за собой дверь.

Пододвинув ведро к его кровати, я села и, держа журнал прямо перед своим лицом, открыла ему первую страницу. Он повернулся к окну.

Мы делали так для взаимного удобства. Мистеру Моффиту не приходилось пялиться на меня, а я не переживала за возможный дискомфорт, который могла бы ему причинить. Мы не подводили друг друга, понимая, что у каждого есть свои недостатки, и не все они связаны с цветом кожи.

Пока мистер Моффит тянул на себя одеяло, я увидела то, чего никогда раньше не замечала: его ногти имели странный оттенок, обычный для меня, Василька, но нетипичный для белых людей.

Абсолютно все его ногти были бледно-голубыми.

Сначала я посмотрела на свои руки – почти та же синева. Затем, будто измеряя мистера Моффита в пространстве, мельком взглянула на его лицо и уши – белые, как молочные зубы младенца, – и потом снова на ногти.

У изножья кровати из-под одеял торчал палец – его я раньше не видела. Оказывается, он не совсем белый. Скорее походил на растущую в горах двухцветную коллинзию, которой природа даровала ало-голубой оттенок с одной стороны и белый с другой. Василек. Я запуталась.

Давным-давно мама рассказывала, как у кого-то родились дети с такой кожей. Но в юности они этим «переболели». У этих «васильков» отличались только ногти на руках и ногах, которые они без особого труда прятали в варежках и носках, дабы избежать проблем.

Интересно, был ли мистер Моффит одним из них, или же это все из-за пулевой раны, ослабившей его здоровье.

– Готово, – закончил он, слегка повернувшись на бок с закрытыми глазами.

– Да, мистер Моффит. Это интересная статья.

Он снова повернул голову к окну.

– «Как работают наши дирижабли», – начала я. Мистера Моффита никогда не учили грамоте, поэтому приходилось читать ему по несколько страниц. – Двигатель дирижабля состоит из…

Прочитав на пять минут больше обычного и, увидев спящего мистера Моффита, аккуратно положила журнал у изголовья. Он посмотрит картинки и вернет его в следующий раз в обмен на другой.

Во дворе Ангелина показывала мне слова, которые начертила в грязи палкой.

– Ты научила меня хорошим вещам. Смотри. Сад. Лошадь. Дом. Ангелина, – с гордостью прочитала она и отдала сказку «О маленькой красной курочке», которую брала в декабре. – Мне жаль, Василек. Она немного поистрепалась: Вилли случайно наступил на обложку и пнул куда подальше. Я рада, что ты вернулась. Он кричал на меня, потому что я не могла почитать ему. И все время ворчал, мол, я должна читать намного лучше какого-то Василька. Прости. – Она взяла меня за руку, придав извинениям форму крепкой хватки. Я опустила взгляд, посмотрев на нас со стороны, сплоченных любовью и дружбой, и попыталась высвободиться, но Ангелина лишь сильнее сжала мою руку. – Это же не больно, прошептала она. – Не важно, что мы разного цвета. Ведь нам же приятно, да?

Она была права. Но мистеру Моффиту не нравились люди с другим цветом кожи. Раньше он запрещал мне входить в дом. Но тоска по напечатанным буквам вскоре смягчила нрав, вынудив его впускать меня внутрь для того, чтобы я читала ему, сидя за маленьким деревянным столом, – до такой степени он отчаялся, надеясь, что книги помогут сбежать от страданий и той нищеты, которая не позволяла наесться досыта и сэкономить пару монет, чтобы купить пули и подстрелить, например, кролика, а сейчас, вдобавок ко всему, страдания вызывал еще и яд из раны, постепенно уходящий все глубже, отравляя весь организм.

Все читалось по его лицу и костлявым осунувшимся плечам, – он уже давно оставил надежду, каждый день желая, чтобы эта ночь стала последней. Ангелина никак не могла помочь, ведь любая ее попытка вызывала только еще большее раздражение.

– Иногда он так злится, что мне становится очень страшно. Это так мерзко. Он то и дело постоянно рычит как разъяренный медведь, – жаловалась она, увидев в моих глазах беспокойство.

Я высвободилась от хватки Ангелины и стала рассматривать корешок книги, которую она обменяла на новую.

– Надеюсь, мисс Харриетт и мисс Юла не будут сильно ругаться.

– Главное, чтобы все рваные страницы можно было склеить. – Я убрала книжку в сумку. Наша переплетчица и помощница инспектора Харриетт Хардин остро реагировала на подобные вещи, они по-настоящему выводили ее из себя. В такие моменты даже у заведующей библиотеки Юлы Фостер сжимались губы от страха.

Поэтому преступлением считалось оставить книгу в таком состоянии, если учесть повышенный спрос на литературу и ее скудное количество, в общем и целом.