Аврелий плавно подступает к черноволосому, останавливаясь перед сгорбленной фигурой и оценивающе рассматривая: голая грудь, что размеренно вздымается, покрыта блестящим слоем пота, плечи широкие, набедренная повязка, скрывающая самое сокровенное, не отрезает зрительный доступ к мощным загорелым бёдрам, а заведённые за спину руки выглядят сильными и большими. Марк был прав – из него выйдет идеальный гладиатор.

Марк цепляет пальцем его острый подбородок, вынуждая посмотреть на себя, но мужчина скалится, вырываясь, из-за чего сковывающие запястья цепи мерзко звенят. Император не успевает опешить от такой откровенной дерзости, как один из его служащих бьёт непокорного в плечо, выпаливая грозное:

– Как смеешь, клятый раб, отбрасывать руку Его Просветлённого Величества?

Тот замахивается вновь, собираясь отрезвить черноволосого новым ударом, но Марк демонстративно вскидывает руку, останавливая его, и тянется к подбородку мужчины вновь, ухватывая более жёстко, заставляя настроить зрительный контакт. Черные глаза встречаются с песочными – Аврелия, и Марк высокомерно усмехается, вертя лицо раба в стороны, чтобы получше разглядеть. Черноволосый же, даже стоя на коленях в одной ободранной повязке, умудряется вселять своим взглядом нахальное непослушание, смотрит прямо, с вызовом, будто говоря: «Тебе меня не сломить». И Марку это нравится. Лицо этого мужчины недурно, даже, можно сказать, красиво, от чего интерес к нему просыпается ещё более сильный. Император вздёргивает аккуратный нос, слабо бьёт раба по щеке, наблюдая за тем, как корчится его лицо от подобного жеста, и, оставшись довольным, поворачивается к торговцу.

– Плачу три тысячи сестерциев* за него, – после сказанного по толпе проходится серия восторженных вздохов.

Торговец мнётся, чувствуя алчный прилив и проговаривая тихо, запинаясь:

– Но…

– Пять тысяч сестерциев, – сразу же перебивает Марк, замечая недобрый, жадный блеск в чужих глазах.

– Как Вам будет угодно.

Марк взмахивает рукой, приказывая служащим расплатиться, а сам хватает раба за смольные волосы, запрокидывая его голову. Мужчина рычит на это и безучастным взглядом осматривает правителя с ног до головы, облизывая сухие от жары губы и смахивая плечом с шеи влагу.

– Теперь я – твой Господин, – мстительно тянет Марк, прослеживая за каплей пота, что стекает от ключиц к мускулистой груди. – Имя твоё с этой минуты – Арон, звание, дарованное императором, – Адельфус.

Черноволосый сжимает челюсти и шипит, когда служащий, отстегнув кандалы, что скрепляли щиколотки, тянет его наверх, вынуждая встать. Марку приходится запрокинуть голову, чтобы теперь взглянуть своему рабу в глаза, потому что мужчина оказывается действительно крепМарк и высоМарк, на голову выше – а то и больше – самого правителя. У Марка от подобной зверской мощи ком восхищения в горле застревает, но на лице ни одна эмоция не меняется, когда он, гордо развернувшись, велит вести будущего бойца в императорский лагерь.

Арон делает глубокий вдох, стараясь не слушать провокационные беседы, доносящиеся со всех сторон. Находясь за ареной, где столпилось множество других бойцов и простых любопытных, которым звание не позволяло полноправно занять место среди почётных зрителей, Чон ощущает слабый укол раздражения. Он морщится, когда обрывки фраз всё же успевают достичь его слуха: «Этого, кажется, сам император выбрал. Лично, представляешь?», «Что в нём такого выдающегося?», «Повелитель распорядился, чтобы у него были лучшие доспехи, чем это только он заслужил подобное снисхождение?», «Стал любимчиком и теперь, наверняка, нос задрал, думая, что все дороги перед ним открыты».

Сучьи псы! Как ещё языки не поотсыхали столько болтать?

Арон и сам не понимал, что в конце концов происходит, и как он оказался здесь: стоя в ожидании и перекидывая из одной руки в другую тяжёлый меч. Лучше бы он батрачил всю свою несчастную жизнь на какого-то зажиточного купца, отбывая свою прискорбную участь, чем бегал по арене, словно дрессированный зверь, грозясь в любую секунду попрощаться со своей душенькой.

А ещё этот император. То ли судьба оказалась столь коварна, то ли Адельфус попросту израсходовал всю свою жалкую удачу, но ему «посчастливилось» попасть в число тех бойцов, на которых ставил кон сам правитель – Просветлённый Аврелий. Он снарядил Арона в тяжёлую броню высшего качества, которая включала в себя закрытый шлем с широМарки полями и высоМарк красным гребнем, наручи из бронзовых пластин и стёганой ткани на правой руке, высокие бронзовые поножи и набедренники из мягкой, но надёжной ткани. Голый торс же остался незащищённым, как в основном и бывало у гладиаторов, ведь у противника должна быть косвенная возможность нанести второму урон и одержать тем самым победу. На щите красовался величественный образ гордого волка, символизирующий непосредственное звание, коим наградил мужчину Марк.*

А ещё Арон не мог избавиться от чувства вечного напряжения, как только Марк появлялся в поле его зрения, – а это происходило довольно часто, учитывая то, что Чон, как личный раб, был сослан в тренировочный лагерь, который является прямой пристройкой к императорскому дворцу. Тренируясь с товарищами, пока пот ручьём стекал по мускулистому смуглому телу, а волосы слипались от влаги, Чон не раз ловил на себе отрешённый взгляд Аврелия. Он стоял на своей излюбленной веранде с до ужаса холодной и – Арон никогда не признает, что ещё и привлекательной – ухмылкой, расслабленно лакая сладостное вино, и неотрывно наблюдал за тяжело дышащим рабом. И черноволосый смотрел в ответ: без страха и переживаний, дерзко и долго, до тех пор, пока один из них не прервёт зрительный контакт.

За такое уже было положено валяться бездыханным телом на дне смердящей ямы трупов, но Марк, кажется, не только не собирается наказывать простолюдина за такую вольность, он будто забавляется. Играет с Ароном, как маленький ребенок – с деревянным мечом. И не понятно, кто в итоге из этой безмолвной схватки выходит победителем, а кто – проигравшим.

Ясно лишь то, что Марк грациозным взмахом руки салютует мужчине бокалом, когда Чон смотрит особенно долго, грозно и злобно, и то, что сам Арон ощущает странное давящее чувство в груди, как только перед глазами является выточенная фигура Аврелия, и непроизвольно засматривается на тонкие лодыжки в золотых лентах, да пшеничные волосы, что напоминают игривые лучи солнца пряного ясного утра.

Конец ознакомительного фрагмента.