— А я буду!

— Это были последние слова Амаполы, она замолчала и промолчала целую ночь, а потом целый день. Весь дом ходил на цыпочках из-за болезни мамы, Отасилиу не слезал с тренажёра, но домашние средства мало чему помогали.

— Не обратиться ли к доктору Родригу? — спросил сам себя вслух Отасилиу, крутя изо всех сил педали тренажёра.

— Не стоит, — отозвалась вошедшая в спортивный зал Дулсе. — Он прекрасный человек, но он… — Глаза её наполнились слезами.

— Умер? — в ужасе спросил Отасилиу.

— Для меня — да, — сказала Дулсе и заплакала.

— Бедная девочка. — Отасилиу слез с тренажёра и обнял Дулсе. — Иди к Амаполе, думаю, вы поймёте друг друга.

Дулсе поднялась в спальню, присела на край кровати и рассказала, как она последовала совету невестки, и что из этого вышло.

— Я сама во всём виновата, я потеряла терпение, не стала дожидаться благоприятного момента, — начала она. — Я пришла, когда в коридоре сидело множество народа, и прошла прямо в кабинет. Я видела, что он рад мне, как всегда, порадовала его школьными новостями, а потом поцеловала… Знаешь, Амапола, у меня до сих пор голова начинает кружиться, как только я вспоминаю этот поцелуй.

— У него, я думаю, тоже, — предположила Амапола.

Перед лицом таких событий она не могла оставаться безучастной, приподнялась и даже села на кровати.

— А потом он мне сказал, что любит меня… как друга…

— Что за разгильдяй и размазня! — возмутилась Амапола. — Да как он смеет!

— Вот он и сказал, что не смеет, что я потом всё оценю по достоинству и буду ему благодарна, и опять предложил мне свою дружбу.

— Мне кажется, ты ею сыта по горло, — мрачно сказала Амапола.

— Я готова дружить с ним до самой смерти.

— От дружбы дети у тебя не появятся, и не так уж много времени у тебя осталось, чтобы их родить. Может, ты заведёшь себе нормального, полноценного мужчину и тогда уже со спокойной совестью будешь дружить с доктором?

— Мне всё-таки показалось, что он полноценный, — снова покраснев, пролепетала Дулсе.

— Тогда тебе придётся уложить его с собой в постель, — свирепо сказала Амапола.

— Но ты же против секса, дорогая. — Отасилиу всунул голову в дверь спальни.

— Я против секса с Розой Палмейрау, — отчеканила Амапола.

— Но я в жизни с ней не занимался ничем подобным, — замахал руками Отасилиу.

— Так вот, почему ты до сих пор вздыхаешь по ней! — грозно упрекнула мужа Амапола.

Отасилиу даже возражать не стал, только горестно развёл руками, призывая сестру в свидетельницы творящейся несправедливости.

Но втайне он был рад тому, что жена не лежит пластом, уставившись в потолок. Он заторопился вниз на кухню и распорядился, чтобы ужин приготовили повкуснее, вполне возможно, в нём примет участие и хозяйка. Он был рад, что Амапола немного пришла в себя уже сегодня, потому что завтра, в день годовщины их свадьбы, он был вынужден оставить свою ненаглядную одну и отправиться на обед к префекту.

Для Эпифании приглашение на обед было не меньшей неожиданностью, обычно префект не баловал её подобным вниманием. Но субботний день был у неё свободным, и она с готовностью дала согласие.

— Мне кажется, ты поднимаешься всё выше и выше, — сказал Деодату, её муж и брат Эриберту.

Если были на земле абсолютно несхожие люди, то это были Деодату и Эриберту. Насколько Эриберту был жесток, настолько Деодату мягок. Эриберту рвался к власти и богатству, Деодату был человеком домашним и скромным.

Эпифания стала помощником префекта, когда Феликсу понадобилась поддержка женщин. Она была женщиной необыкновенно деятельной. Её магазин «Скобяной рай», где продавались гвозди и всевозможные инструменты, знали все жители нижнего города. И не только знали, но и любили. В своей семье Эпифания вела все дела, а её муж занимался хозяйством. Сделав ставку на Эпифанию, Феликс не ошибся. Поддержку женщин благодаря ей он получил, но и Эпифания увлеклась общественной деятельностью. Деодату и тут поддержал её, окончательно взяв на себя весь дом, хозяйство и двух их дочек, зато предоставив жене, возможность расти по социальной лестнице. Когда Эпифания стала вице-префектом, Деодату был горд. Ему было приятно, что не только он любит и уважает Эпифанию, но и все жители их города тоже. Гордился он и своими дочерьми. На его взгляд, обе они были красавицами.

Старшая, Мария ду Сокорру, недавно вышла замуж. Молодым выделили наверху комнату, и Эпифания решила, что они будут хозяйничать в магазине. Сокорринья и Алфеу проводили весь день в магазине, но никак не могли выучить, где какие лежат гвозди, шурупы и гайки. Не до гвоздей им было, они только и знали, что миловаться.

— А чьи это глазки? — слышался мужской голос.

— Твои, Фефеу, — отвечал женский.

— А ротик?

— Твой.

— А животик?

— Тоже твой.

Алфеу подарил жене платье, посмотрев на которое, младшая сестра Женезия зарделась и поджала губы. Наряд этот трудно было и платьем назвать, он едва прикрывал цветущие прелести Сокорру. Алфеу же, гордо поглядывая на жену, повторял: