Правительственные архивные материалы не содержали почти никаких сведений и о самой Фэйс Гольдони, за исключением того, что она была американкой итальянского происхождения и родилась в 1923 году. Через год после того, как она вышла замуж за Энрико Гольдони, она уговорила последнего усыновить ее сына Доминика. У Энрико было две дочери от первого брака, одна из которых — Маргарита — проживает в Нью-Йорке и замужем за адвокатом Тони Д., де Камилло. Фэйс погибла, перевернувшись в лодке неподалеку от Лидо, пляжного курорта Венеции.

Что касается Энрико Гольдони, то он ко времени своей женитьбы на Фэйс уже по уши завяз в делах мафии. Неизвестно, каким образом венецианцу удалось добиться вершин власти в исключительно сицилийской подпольной организации, однако вполне очевидно, что через его компанию, производящую шелковые изделия и парчу ручной работы, ничего не стоило перевозить морскими путями контрабанду по всему миру.

Одиннадцатого декабря прошлого года его труп, прицепленный к крючьям деревянной опоры, подобно мешку с отходами, был извлечен властями из Гранд-канала. Убийцы найдены не были, мотивы остались невыясненными.

Несомненно, над семейством Гольдони довлеет какая-то тайна и витает призрак смерти, однако ничто из прочитанного Кроукером не давало ключа к разгадке причин страшной смерти Доминика.

Лиллехаммер, обойдя труп, вновь подошел к Кроукеру.

— Вы уже освоились в этом зловонии? — Рот Лиллехаммера дернулся.

Кроукер улыбнулся, вынул из ноздрей специальные тампончики и моментально вернул их на прежние места.

— Хотелось бы знать, что случилось с головой, — сказал он.

— Возможно, убийца предал ее погребению.

— Для чего бы это ему делать?

— Для чего он все это сделал? Этот тип явный психопат, — пожал плечами Лиллехаммер.

— Вы так думаете?

— А какой еще можно сделать вывод?

— Не знаю. Но мой опыт подсказывает, что здесь возможны различные варианты и их очень много.

Из кухни они спустились в гостиную. Сквозь грязные стекла окна Кроукер мог видеть, как еще ниже опускаются облака. Он почувствовал, что напряжение спало, однако весь ужас, увиденный в кухне, все еще маячил перед глазами. Кроукер напрягал всю свою волю, чтобы отвлечься, переключить мозг на что-нибудь другое, избавиться от этого наваждения. Он начал думать о том, что им повезло, — самолет, на котором они летели в Штаты, успел приземлиться до начала шторма.

— Это и есть тот дом, который ФПЗС купила для Доминика?

— Разумеется, нет, — ответил Лиллехаммер. — Сюда его привезли... умирать.

Он достал записную книжку в обложке из крокодиловой кожи, раскрыл ее:

— Это место выставлено на продажу... сейчас скажу... вот, уже в течение восьми месяцев. После того как банк прибрал его к рукам, здесь никого не было.

— За исключением Доминика и его убийцы.

Лиллехаммер вынул миниатюрный карманный фонарик, и лучик света забегал по всем имеющимся поверхностям. Белые стены и потолки как бы бросали на них ответные взгляды и злорадно усмехались.

— А это что такое?

Кроукер замер на месте. Кружок света высвечивал влажное пятно, темневшее на белой стене. Мужчины принялись внимательно его рассматривать.

— Похоже, что это...

— Именно, — за Лиллехаммера ответил Кроукер, — следы пота.

Он вновь ощутил во рту привкус страха, впрочем, то же, видимо, творилось и с Лиллехаммером — комната как бы наполнилась зловонным дыханием зверя, привыкшего к крови и к бесчисленным жертвам.

И хотя сейчас они находились вдали от кухни, физическое напряжение, почти болезненное, стало невыносимым.

— Что-то здесь произошло, — заметил Кроукер. — Что-то ужасное... зловещее.

— Зловещее? — лукаво взглянул на него Лиллехаммер. — Что вы имеете в виду? Что может быть ужасней того, что подвешено там, на кухне?

— Не знаю... пока.

Кроукер провел лучом фонарика по всему пространству помещения. Пятно, эллипсообразное и почти полностью симметричное, напоминало указатель, подобно тому как воткнутое в землю копье показывало древним тропу в джунглях Юго-Восточной Азии.

Луч скользнул по плинтусам, по плоскости пола. Почтя у самых своих ног Кроукер заметил еще одно пятно, на этот раз меньшего размера, но более густое и вязкое.

— А это, несомненно, сперма, — раздался голос Лиллехаммера. — Не исключено, что убийца, перед тем как обезглавить и повесить, изнасиловал Гольдони.

— Нет, — возразил Кроукер. — Как вы сами отметили, здесь дело идет о ритуальном действе в отношении Гольдони — нечто вроде жертвоприношения. — Он взглянул на Лиллехаммера. — Насиловать жертву не разрешается.