– Случилось, понимаешь… Большая беда, Матрена, там у них случилась, – опуская телефонную трубку на аппарат, задумчиво сказал Иван Иванович. – Вроде бы Николка – человека убил…

– Как – убил? – чуть не выронила тарелку из рук Матрена Ивановна. – Что ты такое говоришь, отец? Конечно, парень он шебутной, заполошный, но чтобы убить человека…

– Ладно, Матрена, я поехал, – снял с вешалки планшет с протоколами Иван Иванович. – Если кто из района позвонит, так и доложи, что выехал, мол, на место происшествия по убийству человека… Хотя, честно говоря, верить мне в это совсем не хочется. Ну, никак Николка не мог убить человека, я с тобой здесь целиком и полностью согласен…

– Поезжай, – не стала возражать Матрена Ивановна, хотя стол к обеду у нее уже был накрыт.

Кажется, всего несколько дней назад проезжал по этой дороге Огурцов, а какая перемена случилась за это время в природе. Лес окончательно оголился, от крепких ночных заморозков полегли рыжие травы, заметно глазу поубавилось птиц и вообще всякой живности, сопровождающей человека в лесу. Лишь назойливые сороки перелетали с одной вершины на другую, пронзительным стрекотом, особенно громким в голом лесу, оглашая окрестности. Для охотников нет вреднее птицы, чем эта белобокая красавица с темной головой и длинным сизым хвостом. Завидев человека, она тут же оповещает всех лесных обитателей, не спрятавшихся на зиму в дупла, норы и берлоги, об этом прискорбном факте, и через несколько минут тревожная весть, словно по телеграфной связи разносится по всей округе. Вот и попробуй после этого скрытно подобраться к какому-нибудь зверю или птице. А любопытства у этой белобокой трещётки, как у какой-нибудь базарной бабы: все ей знать надо, за каждым твоим шагом она проследит, каждое твое движение – подсмотрит, а подвернется что-нибудь яркое, блестящее – обязательно стащит. Часы там и прочую мелочь, вроде обручальных колец и золотых сережек, она влет уносит, а если что потяжелее, поувесистее попадется, фотоаппарат, например, или бинокль, волоком в кусты утащит. Мотоцикл, конечно, ей не по силам, а вот револьвер в кобуре – это запросто, только коробочку шире открой.

Перебравшись через разбитый мост на другую сторону Лосихи, Иван Иванович неожиданно вспомнил, что именно здесь он встретил в прошлый раз странную собирательницу трав, шагавшую босиком по гравийной дороге. Даже сейчас у Огурцова по подошвам ног мурашки пробежали, стоило ему представить, как это симпатичное, нежное существо с удивительно большими, красивыми глазами, ступает своими ножками по острым камушкам и щебню. И еще такое странное имя у нее – Карма. Никогда Иван Иванович такого чудного имени не слышал. Да и сама женщина, по сути, очень странная была, наговорила ему разной ерунды. Но ведь наговорила так, словно всю жизнь его знала… И про дороги, которые ему предстоят, она что-то такое сказала, и вот, не прошло и недели, а Иван Иванович снова на этой дороге и по такому случаю…

«Как же так, – старательно объезжая многочисленные рытвины и вздутия дорожного полотна, думает Иван Иванович, – парень жениться собрался, уже и заявление в ЗАГС отнес, и вдруг – пошел на убийство… Что могло произойти, если он на такой поступок решился? Не от нечего же делать, в конце концов… От нечего делать только дети рождаются, да и то хорошо постараться надо. А вот для убийства живого человека – для этого серьезные основания должны быть…»

Ровно потрескивает мотоциклетный двигатель, стелется низко над дорогой голубоватый дымок из выхлопных труб, мелькают по обочинам вековечные ели и густые заросли молодой ольхи, так и не сбросившей пока свой летний наряд. Спешит Иван Иванович, наддает газа, словно бы от времени его приезда еще что-то может зависеть…

На Михалыче – лица нет. Отворив легкие воротца из штакетника, и пропустив Огурцова на мотоцикле во двор, он потерянно плетется вслед за ним.

– Здорово, Михалыч! – преувеличенно бодро здоровается Огурцов, хотя и видит, что его старинный друг буквально почернел от горя.

– Здравствуй, Иван Иванович, – вяло пожимает протянутую руку Михалыч. – Вот, видишь как, снова свидеться довелось… И кто бы мог подумать, что свидимся мы с тобою по такому поводу…

– Что делать, Михалыч, – отводит взгляд Огурцов. – Жизнь, она ведь сам знаешь какая… А где Николка? Что-то я его не вижу…

– Так нет Николки, – теперь уже Михалыч виновато отводит глаза.

– Как, нет? – удивился Иван Иванович и его взгляд становится заметно строже. – А где же он? Куда девался?

– Должно быть, к своей Люське укатил, – Михалыч растерянно разводит руки. – Мотоцикла его тоже нет… А стоял он вот здесь, под навесом…

– Вот это уже совсем плохо, – хмурится Огурцов. – Вот это он напрасно сделал. Он что, меня дождаться не мог? Или как это понимать?

– Да я его как отвел на место загона, так больше уже и не видел, – смущенно оправдывается Михалыч, и беспомощно оглядывается на городских мужиков, сидящих на крыльце.

– Охотники, что ли? – кивнул в их сторону Огурцов.

– Они, – горестно вздыхает Михалыч. – Тоже в себя придти не могут – их друга на охоте зарезали. Разве такое бывало когда? И кто – Николка! До сих пор я в это поверить не могу…

– Ладно, Михалыч, разберемся, – Огурцов подтянулся и словно бы стал выше прежнего своего роста. – Во всем разберемся, так что не рви себе понапрасну сердце… Убитый где? – Иван Иванович внимательно осмотрелся.

– Там, – махнул в сторону леса Михалыч.

– Его никто не трогал?

– Упаси бог, Иван Иванович… Тебя ждали…

– Ну и молодцы… Я у тебя на веранде пока место займу – ты не против? – уже деловым, озабоченным голосом спросил Огурцов. – Надо будет городских товарищей опросить.

– Да где хочешь – там и занимай, – устало вздохнул Михалыч и медленно побрел в сторону загона, где его лошадка давно уже «читала газету».

На место трагедии Михалыч и Огурцов пошли вдвоем, попросив городских охотников подойти через час, чтобы забрать тело своего товарища.