– Пошли найдем Эмэндэмса, – вдруг сказал Марк, и мы вышли из бара.

На улице было темно и прохладно. Может, это потому, что началась школа – когда она начинается, всегда кажется, что наступила осень, даже если на улице жара.

Бар Чарли стоял на задрипанной улице с кучей других баров, откуда нас всегда выгоняли, стоило только зайти, кинотеатром, аптекой [2] и секонд-хендом, в окне которого всегда стоял плакат «Мы покупаем почти всё» – и, судя по виду одежды в витрине, плакат не врал. Когда мою старушку положили в больницу, мы так поиздержались, что я купил себе там кое- какую одежду. Так себе ощущение – покупать поношенное.

Мы нашли Эмэндэмса в аптеке, он читал «Ньюсвик» [3] . Вот такой он был странный малыш – вокруг стояла куча порножурналов и всего такого. Я знаю, мелкие не должны такое читать, но хотеть-то они должны.

– Здорово. Чарли сказал, ты нас искал, – поприветствовал его Марк.

Эмэндэмс поднял глаза.

– Ага. Как вы, ребята?

Эмэндэмс был самый серьезный парень из всех, кого я знал. Выражение лица у него всегда было наивное и доверчивое, но иногда он улыбался, и это у него выходило просто офигенно. Он был жутко милый, хоть и немного со странностями. Глаза у него были большие и серые, как у сиротки с плаката, угольно-черные волосы спускались по бокам ниже ушей, а спереди – до самых бровей. Он бы небось и бороду отрастил, вот только в тринадцать лет это не так-то просто. Он всегда ходил в старой армейской куртке, которая была ему велика, и босиком, даже когда было уже прохладно. А потом его отцу это надоело, и он купил Эмэндэмсу пару мокасин. На шее у Эмэндэмса висел пацифик на шнурке из недубленой кожи, а кличка ему досталась из-за его любви к «Эмэндэмс», шоколадным конфетам, которые тают во рту, а не в руках. Я никогда не видел Эмэндэмса без пакетика этих конфет уж не знаю, как это он умудрялся есть их сутки напролет, день за днем. Если б я ел столько сладостей, у меня лицо уже было бы размером с дом.

– Хотите? – Эмэндэмс протянул нам пакетик. Я покачал головой, а Марк взял одну конфету, просто из вежливости, он вообще-то сладкое не любит.

– Ты нас хотел увидеть по какому-то поводу? – напомнил ему Марк.

– Ага, но я забыл, по какому.

Вот такой вот он был. Офигенно рассеянный.

– Моя сестра вернулась домой, – добавил он.

– Серьезно? – вежливо спросил Марк, листая «Плейбой». – Которая?

У Эмэндэмса был миллион братьев и сестер, в основном, младших. Они все были очень похожи, и забавно было встречать их вместе: сидит Эмэндэмс, а вокруг мельтешат четверо- пятеро его мелких двойников с угольно- черными волосами и большими серьезными глазами. Если б мне надо было быть нянькой день и ночь, я бы, наверное, спятил и прибил бы кого-нибудь из них, но Эмэндэмс никогда не выходил из себя.

– Кэти, моя старшая сестра. Вы ее знаете.

– Ага, помню ее, – сказал я, хотя, по правде говоря, я ее особо не помнил. – А где она была?

– Училась в частной школе в прошлом году и этим летом. Она у моей тети жила. А теперь ей пришлось вернуться, потому что у нее деньги закончились. Она сама за всё это платила.

– Умная она небось? – спросил я. Я не помнил, как она выглядит, никогда особо не обращал на нее внимания. – Такая же умная, как ты?

– Нет, – сказал Эмэндэмс, не отрываясь от чтения. Он не выпендривался, а просто сказал правду. Он был очень честный.

– Пошли в боулинг сыграем, – предложил Марк. В аптеке не то чтобы бурлила жизнь. Завтра в школу, никого из наших не было. – Пошли с нами, Эмэндэмс.

Идти было далеко, и я в сотый раз подумал, как хорошо было бы иметь машину. Мне всюду приходилось ходить пешком. Как будто прочитав мои мысли, как он это частенько делал, Марк сказал: «Я мог бы угнать машину».

– Это плохо, – сказал Эмэндэмс. – Брать то, что тебе не принадлежит.

– Это не воровство, – сказал Марк. – Я просто одолжу ее.

– Ага, конечно, только сейчас у тебя условный срок за «одалживание машин», так что это так себе идея, – сказал я.

Марк мог угнать что хочешь, он занимался этим с двенадцати лет – залезал в чужие машины и угонял. Он ни разу не попал в аварию, но однажды его все-таки поймали, так что теперь раз в неделю во время школьного обеда он должен был приходить к своему инспектору по делам несовершеннолетних и рассказывать, как он больше никогда в жизни не будет красть тачки. Поначалу я беспокоился, что они заберут Марка и отправят его в детский дом, потому что на самом деле он мне не брат, и семьи у него нет. Я беспокоился, что его закроют. А беспокоиться не стоило: Марку всегда удавалось выйти из любой переделки без проблем, без потерь, без переживаний.

– О’кей, – Марк пожал плечами. – Не заводись, Брайон.

– Брайон, – вдруг сказал Эмэндэмс. – А тебя в честь Лорда назвали?

– Чего? – я подзавис. Я вначале не понял, что за лорда он имеет в виду.

– В честь Лорда Брайона?

Бедняга перепутал Байрона с Брайоном. Я решил не спорить.

– Ага.

– А был какой-то Лорд Брайон? – спросил Марк. – Ого, круто, – он помолчал. – Наверное. А чем он вообще занимался-то?

– Не при детях, – ответил я.

Эмэндэмс покачал головой.

– Он стихи писал. Длинные старинные стихи. Тебе тоже надо писать стихи, просто чтобы продолжить традиции Брайонов.

– А тебе надо держать рот на замке, – ответил я, – пока я не продолжил традиции бить умников в зубы.

Эмэндэмс посмотрел на меня, и по его удивленному и обиженному взгляду я понял, что он не пытался умничать. Так что я ткнул его в плечо и сказал: «Ладно, буду писать стихи. Как тебе такое?» – и зачитал похабный лимерик, который где-то слышал. Эмэндэмс покраснел и засмеялся. Марк решил, что я его сам придумал, и сказал: «Ого, а он очень даже ничего. Ты их прямо так можешь выдавать?»