Шрифт:
Видно, Эсталеру удалось вернуть к жизни бездыханное тело старика, он сидел рядом, поддерживая его за плечи.
– Эсталер, – спросил Адамберг, подойдя, – почему вы не побежали, когда я приказал?
– Извините, комиссар, за то, что ослушался. Но Ретанкур бегает в три раза быстрее меня, а он уже был очень далеко, вот я и подумал, что вся надежда на нее.
– Странно, что родители назвали ее Виолеттой.
– Знаете, комиссар, младенцы ведь крошечные, разве подумаешь, что потом он вырастет громадным, как танк. Но она очень милая женщина, – спешно поправился он. – Очень добрая.
– Вот как?
– Конечно, надо узнать ее поближе.
– Как он?
– Дышит, но в бронхи попала вода. К тому же потрясение, он совсем без сил, наверняка слабое сердце. Я вызвал «скорую», правильно?
Адамберг опустился на колени и осветил лицо человека, лежавшего на коленях Эсталера.
– Черт! Декамбре!
Адамберг взял его за подбородок и легонько потряс.
– Декамбре, это Адамберг, очнитесь, старина.
Декамбре слабо шевельнулся и приоткрыл глаза.
– Это не Дамас, – слабо проговорил он. – Уголь.
Подъехала «скорая», из нее выпрыгнули два санитара с носилками.
– Куда вы его повезете? – спросил Адамберг.
– В Сен-Луи, – ответил один из них, опуская старика на носилки.
Адамберг смотрел, как Декамбре погрузили в машину. Потом достал из кармана телефон и покачал головой.
– Нахлебался воды, – сказал он Эсталеру. – Дайте мне ваш.
Адамберг подумал, что если Камилла и захочет, позвонить она все равно не сможет, его телефон наглотался воды. Но это не важно, ведь Камилла не хочет звонить. Ну и прекрасно. Не звони больше. И беги, Камилла, беги.
Адамберг набрал номер Декамбре, трубку взяла Ева, она еще не спала.
– Ева, позовите Лизбету, это срочно.
– Лизбета в кабаре, – сухо ответила та. – Она поет.
– Тогда дайте мне номер кабаре.
– Лизбету нельзя беспокоить на сцене.
– Это приказ, Ева.
Наступила тишина, и Адамберг подумал, не ведет ли он себя, как полицейский. Он прекрасно понимал, что Ева должна быть зла на весь мир, но сейчас просто не время.
Прошло десять минут, прежде чем он дозвонился до Лизбеты.
– Я уже собралась уходить, комиссар. Если вы звоните сказать, что отпустили Дамаса, то я слушаю. А иначе и звонить нечего.
– Я звоню сказать, что на Декамбре напали. Он в больнице Сен-Луи. Нет, Лизбета, думаю, выкарабкается. Нет, один парень. Не знаю, его будут допрашивать. Будьте добры, соберите сумку и не забудьте положить две-три книжки, когда пойдете к нему. Вы ему очень нужны.
– Это все из-за вас! Зачем вы вызвали его?
– Куда, Лизбета?
– Когда звонили. У вас что, мало людей в полиции? Декамбре у вас не на посылках.
– Я ему не звонил, Лизбета.
– Это был кто-то из ваших коллег, – возразила она. – Он звонил по вашему поручению. Я еще не сошла с ума, я сама передавала ему про встречу.
– На набережной Жеммап?
– Напротив дома 57, в половине двенадцатого.
Адамберг покачал в темноте головой.
– Лизбета, пусть Декамбре не выходит из своей палаты, ни под каким видом, кто бы ни позвонил.
– Так это были не вы?
– Нет, Лизбета. Оставайтесь с ним. Я пришлю вам охрану.
Адамберг повесил трубку и сразу позвонил в уголовный розыск.
– Бригадир Гардон, – послышался ответ.
– Гардон, пошлите человека в больницу Сен-Луи охранять палату Эрве Дюкуэдика. И двоих человек на смену агентам на улице Конвенции у дома Мари-Бель. Нет, все то же, пусть просто наблюдают за домом. Когда завтра утром она выйдет, пусть везут ее ко мне.
– Арестовать ее, комиссар?
– Нет, она нужна как свидетель. Как пожилая дама?
– Сначала беседовала с внуком через решетку, а сейчас спит.
– О чем они говорили, Гардон?
– Да вообще-то они играли. В китайский портрет. Знаете, такая игра, где нужно угадать человека по характеру. На какой цвет он похож? На какое животное? На какой звук? И нужно угадать, кого загадали. Это трудно.
– Не похоже, чтобы они слишком тревожились о своей участи.
– Никак нет. Старушка нас даже развлекает. Эллер-Девиль хороший парень, поделился своими лепешками. Вообще-то Мане делает их из молочных пенок, но у нее…
– Знаю, Гардон. Ей приходится класть сметану. Пришел анализ древесного угля Клементины?