– Балбес ты, Костя, неисправимый! Все тебе нужно объяснять и по полочкам раскладывать. Неужели ты до такой степени мнительный и не уверенный в себе? Ты же рыцарь, в конце-то концов! Тебе уже тридцатник, а все еще хочешь стандартных поступков, как в школе. Мне вот всего двадцать два года, и приходится играть роль твоей учительницы. Не рано ли – давать волю всяким фантазиям? А может, я решила покапризничать немного или просто по-девчоночьи посмеяться над тобой? Как тебе такой вариант? Слабо развести меня в ответ? Слишком серьезным быть – скука жуткая. Думаю, ты весь испереживался у себя дома и, наверное, приписал меня к психически неустойчивым леди. Что, Костик, – тупик? Зануда ты, милый мой, провинциальная! Как говорится, будь проще, и люди к тебе потянутся. Ты уже давно мой парень – единственный и неповторимый! Ну, что еще хочешь услышать, обормот?

Она игриво рассмеялась, а я, как после ледяного душа, стал оправдываться (с облегчением):

– Верунь! Прости! Я не единственный твой парень, а дурак полный. И да – зануда, но – осознавший свое занудство. Обязуюсь в кратчайшие сроки исправиться и перестать выносить себе мозг. И тебе тоже.

То, что я услышал дальше, прозвучало волшебно:

– Ну, тогда прыгай в свою тачку и пулей ко мне! Меньше думай, рыцарь! Береги чувства, а то спалишь их все не по назначению. Ты помнишь, где мы встретились на Рублевке? Короче, проедешь метров восемьсот и увидишь высокий зеленый забор слева. Подъедешь к воротам, там тебя встретит охрана и проводит в мои покои.

Раздались короткие гудки, а я, бросив мобильник, стал летать из комнаты в ванную и обратно, на ходу объясняя Маркису сложившуюся экстренную ситуацию. Прыгая на одной ноге и неуклюже стараясь попасть в штанину парадно-выходных брюк, все время бормотал:

– Кто же ты такая, Верочка?

Мало что понимая, я упрекнул любимого кота:

– Со мной все ясно, я – «чайник», таких, как я, еще поискать надо. Но ты! Ты же символ мудрости и к тому же мой единственный друг! Не мог вправить мне мозги. Смотрел на меня как повар на протухшее яйцо. Не-ет! Поспешил я назвать тебя Котом в сапогах. Ты даже глупее меня!

Маркис спокойно лежал на подоконнике и слушал меня с достоинством истинного мудреца. В конце концов, он заснул – видимо, чтобы переварить информацию.

Через час с четвертью я уже стоял перед огромными воротами, которые медленно откатывались в сторону, открывая проезд в чудесный парк. Из сторожевой будки ко мне вышел охранник и очень вежливо, с улыбкой спросил:

– Вы к Вере Викторовне?

Я кивнул, и он указал в сторону кипарисовой аллеи:

– Пожалуйста, проезжайте. Метров двести по аллее, затем направо к центральному входу.

– Да! – немного волнуясь, сказал я и подумал: «Кажется, сказка приближается к развязке. Держись, Костян, и будь мужиком! Если начнут бить ногами – падай на землю и притворись мертвым».

С улыбкой Иванушки-дурачка я подкатил к мраморным ступенькам входа в замок. Наверху у колонны стояла моя очаровательная принцесса – в джинсах с дырками и в белой короткой футболке, прикрывающей только грудь. Схватив с сиденья букетик каких-то беленьких цветочков, которые прикупил по дороге, я помчался по лестнице. Настроен был решительно – или сейчас, или никогда. Подхватил Веру на руки и, целуя в губы, шею, щечки – куда попаду, понес ее в недра таинственного замка. Она смеялась, кричала, что ей щекотно, называла меня маньяком и показывала глазами направление движения. Я ничего не видел, все крутилось, как в чудесном калейдоскопе.

Наконец мы нырнули в пуховый океан громадной кровати. Зрение ко мне так и не вернулось: если я что и видел, так только ее счастливое лицо в золотистом сиянии. Она что-то шептала, но я ничего не слышал.

Потом мир исчез, не было ни меня, ни Веры. Было только легкое свечение воздуха, струящегося в бесконечном и плавно плывущем пространстве. Может быть, я умер на неопределенный срок, а может, наоборот, остро почувствовал единение всего живого в мире. Кто ж знает, что и как было на самом деле. Да это и не важно. Важно то, что в реальность я вернулся уже совершенно другим. И мне требовалось время, чтобы заново познакомиться с собой.

Когда я понемногу стал приходить в себя, первое, что я осознал, было: «Она и я – единое целое!» И все – больше ни одной мысли. Я смотрел на Веру и не мог ни о чем думать, и двигаться тоже не мог, и не хотел. Она лежала рядом со мной – обнаженная и прекрасная. В комнате было очень много солнца, и ее кожа светилась. Богиня! От чего-то дотронуться до нее было страшно: а вдруг исчезнет как мираж?

Я стал медленно осматривать комнату. Большая бело-голубая спальня с очень высоким потолком и аркообразными окнами. Кровать стояла посередине, над ней висела хрустальная, с большим количеством висюлек люстра. Привычных комодов и тумбочек не было – один только напольный канделябр с двенадцатью витыми свечками. Каждая из них толщиной сантиметров пятнадцать и длиной около метра. По-видимому, зажигали их часто; оплавившийся воск образовывал причудливые фигуры. Все это казалось каким-то мистическим.

Наконец Вера сладко потянулась и издала протяжный звук, похожий на мяуканье котенка. Приоткрыла глаза, прищурилась от яркого солнца и, призывно улыбнувшись, прошептала: «Костик!» Я понял ее сразу…

Так продолжалось долго, и могло бы длиться вечно, если б не голод. Я не знаю, сколько прошло времени, но за это время я ни разу не вспомнил о Маркисе. Мне это показалось немного странным, хотя волноваться причин не было. Сухого корма у него навалом, а воды, так вообще, наполненная до краев ванна. Маркис любит сидеть на тумбочке, опускать лапу в воду, а потом облизывать ее. Два раза по моей халатности я забывал наполнить ванну водой, и, когда возвращался домой, приходилось выслушивать его нудное и противное мяуканье. Кот мой редко устраивал концерты, но если делал это – то делал мастерски. Вопил тягуче и на каких-то сверхвысоких тонах. Не понимаю, зачем я вспомнил о нем, именно сейчас.