— Старшина, а сколько сейчас времени? Часы у тебя есть?

— Имеются, — гордо хмыкнул Левчук, задирая рукав бушлата. — Как младшему комсоставу да без часов? А времени сейчас в аккурат начало седьмого утра. Двадцать три минуты, ежели точно.

— Извини, старшина, но не будет никакой высадки. Ушли корабли, вот прямо сейчас в открытое море и уходят. И артподдержки тоже не будет.

— То есть, как это не будет?! — протянул морской пехотинец, мгновенно закаменев лицом. — Это вы чего такое сейчас говорите? Панику с прочим пораженчеством разводите? Нехорошо получается, товарищ старший лейтенант… — последнее прозвучало почти как ругательство. Привлеченный повышенным тоном Аникеев, до того раскладывавший запасные магазины и гранаты в наскоро вырубленной в глине нише, непонимающе обернулся. И, словно бы случайно, перехватил поудобнее свой автомат.

Краем глаза отметив, что кожух ствола пока смотрит в землю, Степан продолжил:

— Ну, ты ж уже догадался, что я из разведки, так? — Левчук осторожно кивнул. — Вот и слушай дальше. Раньше никак не мог сказать, права такого не имел. А теперь — могу, поскольку срок вышел. Главный десант изначально планировался именно там, в районе Станички. Сегодня — захват плацдарма, завтра, пятого числа, основная высадка. А здесь, где нас немцы с румынами ждали и к встрече подготовились — ну, ты это и сам прекрасно видел, — проводился отвлекающий маневр, понимаешь? Только об этом практически никто не знал. Наша… ну, в смысле моя группа должна была… впрочем, уже и неважно, поскольку нету больше моей группы.

— Так, вроде бы наоборот все должно было произойти? — сдвинув каску на затылок, потер лоб старшина. — Нам именно так и доводили, на картах показывали…

— А ты еще не понял? — деланно ухмыльнулся Степан, подумав при этом, что врать героическим предкам, конечно, очень плохо и стыдно, но иного выхода все равно нет. Сколько их там вышло к Станичке, считанные десятки из почти полутора тысяч? А так, глядишь, и удастся кое-что изменить. Заодно и себя залегендирует — или как там подобное у авторов попаданческих романов обзывается? — Вот и фрицы так считали, потому и расколошматили нас в хвост и гриву. Только мы их в конечном итоге обманули, так уж выходит.

— Звучит вроде бы правдоподобно, — переглянувшись с Аникеевым, пробурчал тот, — да и объясняет, пожалуй что, многое. Ребят только жалко, сколько полегло, и сколько еще погибнет, когда эту атаку отобьем, и поселок брать станем…

— Извини, старшина, тут мне ответить нечего. Я в генштаб не вхож, не мой уровень, сам понимаешь. Да и вообще, первый бой, сам видел, как меня колбасило.

— Чего делало? — откровенно захлопал глазами Левчук. — Колбаса-то тут каким-таким боком?

— Да просто выражение такое, — отмахнулся морпех, лихорадочно придумывая подходящую отмазку. А вообще за языком теперь придется следить, тут тебе не родной двадцать первый век, и даже не конец двадцатого. Сболтнешь что-то, не подумав — объяснять придется, что в виду имел, поскольку это тебе не в интернетиках всякую хрень в комментах нести, на теплом диванчике с холодным пивком сидючи…

О, вроде придумал:

— Ну, помнишь, немцев во времена Первой Мировой колбасниками называли? Мне один мой боец об этом рассказывал, у него то ли батя, то ли дед на той войне воевал. Отсюда и пошло. Одним словом, «колбаситься» — значит, когда тебе сильно плохо. Как фрицам в те времена.

— Было такое, слыхал, — неожиданно легко согласился старшина. — Жаль, не дожали сволочей в Империалистическую, и четверти века не прошло, как снова голову подняли да на нас поперли. Ничего, на этот раз в порошок сотрем да по ветру развеем, чтобы в третий раз не повторилось. А словечко смешное, да, надобно запомнить. Добро, тарщ лейтенант, после договорим. Располагайтесь вон там, а мы с Ванькой по сторонам. Коль осветительными ракетами пулять начали, значит, вот-вот в атаку пойдут…

Проверяя оружие, старлей неожиданно поймал себя на мысли, что практически не испытывает страха. Определенное волнение, понятно, ощущалось — щекотало в животе, чего уж там, достаточно ощутимо щекотало, — но вот страха как такового отчего-то не было. Хотя десять минут назад, когда под обстрелом в землю вжимался, казалось, от ужаса с ума сойдет. Или, как минимум, обос… опозорится, в смысле.

Вместо этого его разумом неожиданно овладело не испытанное раньше чувство абсолютной нереальности происходящего.

С одной стороны Степан отлично осознавал, что сейчас придется — впервые в жизни, между прочим! — стрелять в живых людей. Не пулять на полигоне по ростовым мишеням ради сдачи зачета по огневой подготовке, а вести прицельный огонь, стараясь гарантированно УБИТЬ, не подпустив к своим окопам. Поскольку, если подпустит; если вон те самые смутно видневшиеся вдали фигурки, в неверном свете очередной вспыхнувшей под низкими тучами осветительной ракеты отбрасывающие на землю изломанные тени, ворвутся сюда, начнется рукопашная. И тогда их тоже придется убивать, но уже как-то иначе — бить прикладом, колоть штыком, рубить лопаткой, если никакого другого оружия уже не останется…

Но с другой стороны, старший лейтенант никак не мог отогнать навязчивую мысль, что ему придется стрелять в тех, кто и так уже давным-давно мертв. Кого просто не может существовать с точки зрения родившегося спустя пять десятилетий после окончания этой войны человека. Сражаться с теми, чьи пожелтевшие костяки в изъеденных временем касках показывал ему на раскопе Виктор Егорыч — там, на плацдарме, хватало не только останков наших бойцов, но и гитлеровцев.

Морпех потряс головой — не закрепленная подбородочным ремешком каска мотнулась из стороны в сторону — блин, да что за фигня-то в голову лезет?! Это там, в его времени, они давно мертвы, а здесь — живее всех живых. Так что, вовсе никакие они не зомби из тупых амерских фильмов и компьютерных стрелялок, а самый настоящий противник. И идут сюда с единственной целью — убить и его самого, и всех его товарищей, из которых он пока знает лично лишь двоих, старшину Левчука и рядового со смешной фамилией Аникеев. Убить раз и навсегда; так, чтобы это уже их кости через семьдесят лет поднимали из слежавшейся глины пока еще не родившиеся поисковики… и в этот момент старший лейтенант Алексеев неожиданно понял, какая мысль занозой застряла в его памяти за секунду до начала артобстрела. Ну да, конечно — военные археологи, раскоп, пожелтевшие кости в рыжей глине — и найденный с одним из погибших бойцов перочинный нож. Его нож, недаром же царапина на рукоятке показалась смутно знакомой, хоть в тот момент он и не обратил на это ни малейшего внимания! Значит сегодня, возможно, вот уже прямо сейчас, он и погибнет?! Нет, чушь, раскопки ведь проходили в районе Мысхако, до которого отсюда еще нужно суметь добраться. Так что время у него пока что имеется, как минимум до того момента, когда он доберется до Малой земли.