– В конюшне.

– И девок расспроси, – протянул Селифану три рубля серебром Порфирий Петрович.

Селифан с гневом их отверг.

– Срам какой – денег им за это дело давать! Чай, не барчук какой… и не в том возрасте я еще. Они меня за другое любят. Переговорю, барин, не сомневайся.

– А что с ротмистром? Как он?

– С кавалеристом нашим? – презрительно переспросил Селифан.

Сей род войск он глубоко презирал и считал пустым и никчемным. Отчасти из-за того, что Порфирий Петрович служил в артиллерии, а он при нем был денщиком.

Проникся Селифан к ней, к артиллерии, заслуженным уважением за основательность ее хозяйства: пушки на лафетах, ядра чугунные, порох и особенно лошади. «На кавалерийской разве вспашешь? – любил говорить он тем, кто не разделял его взглядов. – А на наших битюгах враз – и не поморщишься!»

Хлебопашец, одним словом.

Правда, ни пахать, ни сеять ему не довелось. А кто из спорщиков пахал и сеял?

Кавалеристы, одним словом.

Но больше всего Селифан не любил гусар. Драгуны хоть с мушкетами, при порохе, а эти, при саблях, только воздух и могут один рассекать. Так что ротмистру Маркову повезло еще, что он был драгуном.

– Так что с Марковым? – пришлось еще раз спросить Порфирию Петровичу.

– А что еще с ним, драгуном, может быть? – вопросом на вопрос наконец ответил Селифан. – Матрена за ним глядит. Вылечит, наверное. Сущая ведьма. Все хозяйство под себя взяла. Барыня наша перед ней по одной половице из-за страха ходит. Боится, что ненароком сглазит. Бабка моя про таких мне рассказывала. Оборонил я нас от этой ведьмы. А драгун ей чем-то глянулся. Не сомневайтесь, барин, вылечит. Так я возьму штоф с водкой?

– Бери, – не сразу ответил Порфирий Петрович и отдал ключ от дорожного сундучка, где хранились штофы с водкой. Водка предназначалась для ротмистра Маркова исключительно в лечебных целях, и она уже кончалась. Больной употреблял ее без меры. Но все же, по подсчетам Порфирия Петровича, три штофа с водкой еще оставалось.

Селифан открыл дорожный сундучок – и обомлел.

– Барин, а тут их нет! – через какое-то время вымолвил он.

– Как нет? – заглянул в сундучок Порфирий Петрович. Пропажа водки его уже не так сильно удивила, как пряжка от фельдъегерской сумки. – Никому пока об этом не говори, – сказал он. – Понял? – и прошелся по комнате.

Сон у него как рукой сняло, и все части его тела привинтились к тем местам, куда им должно было привинтиться, но вот мысли в голове… мыслей никаких не было! Селифан сочувственно посмотрел на своего барина и сказал:

– Поспать вам, барин, надо, а я за водкой в Выдропужск съезжу, заодно кое-что у станционного смотрителя выспрошу. К вечеру вернусь. – И он уложил Порфирия Петровича на диван, накрыл полушубком – и вышел вон из комнаты.

В Выдропужск Селифан отправился в компании с местным конюхом Семеном. У конюха тоже было там к кому-то какое-то дело, о котором он таинственно сперва умолчал. Правда, Селифан об этом деле конюха и не выспрашивал. И вообще, поначалу подумал, что сей мужичок с всклокоченной бороденкой, похожий больше на пономаря, чем на конюха, навязался к нему в компанию исключительно, чтобы шпионить за ним. Уж больно невразумителен был у него повод в Выдропужск этот ехать: бутыль с мутной жидкостью отвезти. Об этом Семен, оправдывая свое пономарское обличие, на первой же версте Селифану и рассказал. На что Селифан лишь усмехнулся про себя: «Что же ты мне на двенадцатой версте, мил-человек, порасскажешь?» Положительно, Семен ему все больше и больше не нравился. А тот, не замечая презрительного к нему со стороны Селифана отношения, лез, как говорится, в душу и уже по-свойски толкнул локтем в бок Селифана:

– А барин-то твой, как я погляжу, не промах! Барыню нашу в момент распластал.

– А мы, артиллеристы, все такие, – ответил зло Селифан. – Промаха не даем! – И в укорот его болтовни пригрозил ему кнутом.

Семен обиделся, но через минуту опять принялся за свое.

– Вот ты мне скажи, – с неприкрытой издевкой обратился он к Селифану. – Человек, я вижу, ты бывалый и к лошадям приставлен. А знаешь ли ты, что такое водка лошадиная?

Есть такой тип мужичков: из кожи вон вылезут, чтоб свою значительность показать. Уж ему и скулу набок свернут, и рожу кровью разукрасят, а он не унимается: лезет в фараоны египетские, – и все тут. И нечего с ним не поделаешь. Нет на него казни такой, даже той же самой, египетской, чтобы его, замухрышку, унять!

Вот такой мужичок и попался Селифану в попутчики, и он ответил ему равнодушно спокойно:

– Выпей с ведро – она и лошадиной… и царской тебе будет!

– Это как это – царской? – оторопел Семен. Сбил с него спесь Селифан царской водкой.

– Не пробовал, что ли, царской водки? Попробуй – враз поумнеешь.

– Да и ты поумнеешь, если нашей, лошадиной, нахлебаешься! – угрожающе засмеялся Семен.

– Ты что, паря? – тотчас сменил тон разговора Селифан, и не из-за грозного смеха конюха, а вдруг что дельное скажет. – О царской водке по простоте душевной сказал. И не водка она вовсе, а так… кхимия сплошная, кислота соляная.