Ехать до УМВД было недалеко, всего несколько улиц, пусть и довольно длинных. Однако Платону путь показался чуть ли не в два раза дольше. Со всех сторон рвались окрики, просачивавшиеся сквозь поднятые окна, а машины стартовали на перекрестках резче обычного. Пиком явился выезд на косую Петрошевскую – буквально в метре перед машиной на бешеной скорости проскочил какой-то идиот на внедорожнике. Внутри у Платона все съежилось, а потом будто прорвалось душной слепящей усталостью. В какой-то момент руки начали неметь, глаза слипаться, и он тут же прижал «форд» к обочине.

Дыхание вдруг сбилось, будто после долгой пробежки. Тут же дали о себе знать жажда, сухость во рту. Разминая онемевшие пальцы, Платон отпил из бутылки, но вода кирпичом провалилась по пищеводу. А вместе с ней, разошелся в кресле по швам и Платон. Разошелся, расплылся по водной глади разноцветным тряпьем и пошел ко дну, будто бы кирпич к его ноге привязан. Онемели глаза, уши, язык, руки, ноги, само его естество онемело, лишь пальцы вцепились в руль, как за спасительный борт лодки. Разожми их и совсем пропадешь в бездне, в след за учителем.

Сзади пиликнул сигнал, вернувший рассудок в этот мир. Разверзшаяся перед глазами бездна отступила, и Платон разлепил глаза. В зеркале заднего вида показался сине-красный пересвет. Платон выпрямился, достал корочку, следя в зеркало за движениями осторожного «дпсника».

– Лейтенант дорожно-постовой службы Самсонов. Ваши документы, – отчеканил дорожник в открывшееся окно. Платон раскрыл удостоверение.

«Дпснику» хватило несколько раз пробежаться глазами, чтобы понять, кто перед ним.

– Что же вы, товарищ майор, в неположенном месте остановились? – спросил Самсонов.

– Успокоиться хотел.

– Серьезное что-то?

– Друг погиб.

– Соболезную. Может помочь как?

– Нет, все нормально, – Платон поднял на Самсонова взгляд. – Доеду, лейтенант.

– Ладно. Всего доброго, товарищ майор, – козырнул «дпсник» и засеменил обратно к машине.

Перемигивание прекратилось и постовая машина рванула мимо. Платон глянул ей вслед, потом ополоснул платок из бутылки, протер им лицо, скидывая последнее онемение, взялся за ключ зажигания и тут краем глаза заметил нечто. Участок дороги, где он остановился, представлял собой противоречивую несуразицу, свойственную только провинциальным городам. Находившаяся практически в центре города улица проходила по некогда частному сектору, ныне превратившемуся в один огромный могильник, где в ветхих позорных домишках доживали свой век немногочисленные старики. В той части улицы вдоль правой полосы тянулся бетонный забор парковки. А за левой, на склоне овражка, раскинулись пики голых кустов да маленькие поникшие топольки. Там же на склоне ютились еле заметные покосившиеся заборчики и несколько жестяных проржавевших крыш за ними. Но внимание Платона привлек проход, темневший между двумя такими заборчиками. Он спускался куда-то вниз, в темноту. Платону вдруг захотелось зайти, словно там показалась часть чего-то давно знакомого, никогда не виданного, но страстно желаемого… Мимо пронеслась машина, унося с визгом и наваждение. Платон встряхнул головой:

– Тьфу, твою мать, приеду, коньяку выпью.

Голова окончательно прояснилась только к перекрестку Петрошевской и Первого дивизиона. Стоя на светофоре, Платон нет-нет да возвращался мыслями к Игорю Аркадьевичу. Старик олицетворял собой пример того крепкого и сильного пожилого человека, какие смотрят на мир с рекламных билбордов, предлагающих сделать банковское вложение под н-процент. Счастливый, здоровый, красивый. Остался в органах после выслуги лет, решил обучать молодняк, отказавшись от звания полковника и начальника райотдела МВД. И на этом фоне совершенно неожиданным выглядел его инсульт. Да не просто инсульт – Игорь Аркадьевич переходил дорогу, когда его вдруг подкосило, от чего он запнулся и раскроил себе череп о бордюр. Может быть, об этом он и говорил, когда в полоумном угаре звонил Платону позавчера ночью, долго повторяя, что с делом кончено, и с ним тоже. Может, почуял надвигающуюся смерть. Опер все же. Имел нюх на неприятности. И именно такой же нюх подсказывал Платону – нет, не о том старик распинался в трубку.

Случилось это почти полгода назад. Тогда, в стылые майские сумерки Платон ехал в составе опергруппы от УМВД на место и буквально носом чуял кислятину напряжения. Ехали Артем Алешин, второй протеже Игоря Аркадьевича; старший следователь Саша Крахмалов со своим помощником, а фактически следователем Витей Лемановым. Рядом сидел и сам Додукаев. Только он не выражал ту безнадегу, которую нацепили все находящиеся в газели. Наверное, и сам Платон нацепил. А выглядел Додукаев отстраненно и сосредоточенно – настоящий древний языческий идол: из-под прикрытых век вознес очи к небу, усы опустил, спрятав в них рот, крылья носа яростно вздул, будто готовился пыхнуть пламенем. Такое лицо у него делалось каждый раз, как маячило сложное дело.

Часу в одиннадцатом въехали в глухой двор мало-Литейного района, когда ночь укутала дома, но те еще отбивались внутренним светом окон. Еще час, и гореть останутся только редкие фонари-сиротки. Как остановились, первым вылез Додукаев, за ним оба следователя и Платон. Вокруг простирался широкий двор для шести панельных пятиэтажек, выстроенных длинным каре. Дома серые и скучные, каких в советское время наштамповали целые города. У одной из ближайших панелек сгрудились полицейские машины, и оба следака побрели в их сторону. Игорь Аркадьевич отошел, да так и замер – думал, или ждал кого-то. Вылез и Артем.

Как-то раз Платон слышал историю: в семидесятых годах, когда Тяжелый Литейный Завод имени Тихонова модернизировали, с инспекцией приехал генерал, и его кортеж специально прокатили по одному из недавно выстроенных микрорайонов. Тогда еще только построенный микрогородок, позже влившийся в Большой Литейный район, располагался в чистом поле, где кроме панелек да улиц ничего не было. Генерал смотрел, смотрел и сказал: «как доты стоят». Вот именно дотами и вперлись эти длинные типичные дома, защищавшие живое нутро двора.