– Извини Кара, забыл тебя с цепи спустить, – огорчился Хикмет. По ночам собака свободно гуляла по двору без цепи. На ночь ворота и калитку запирали на засов. Полуночники лезли через высокий забор. Такие были правила испокон века в этом дворе.

Он налил свежей воды в миску и поставил перед собакой. Та жадно стала пить воду. Хикмет положил в другую плошку каши.

«На день хватит», – подумал он.

Жизнь начинала новый день, обещая ему удачу и добро.

Но нельзя торопиться, тем более дедушке Хикмету.

На крыльцо соседнего древнего дома, из-под низкой притолоки входной двери выплыла хозяйка, Татьяна Ивановна. Высокая, с прямой спиной как у покойного отца, николаевского солдата. Они вместе с дочерью Ольгой, жили в доме, построенном еще им, по выходу со службы в армии после долгих двадцати пяти лет.

Она прищурилась, глядя на Хикмета и прогундосила,

– А что ты лыбишься, старый пень? Али жизнь радует? Нешто весточку от своих беглецов получил? – И довольная выплеснутой злобой она, немного постояв, удалилась.

«Да,– подумал дедушка Хикмет, – баба-шайтан. За годы жизни в одном дворе ни разу не улыбнулась. Придется все-таки молиться пять раз в день», – и с этой мыслью напевая, он привычно повязал платок на голову, надел халат, воткнул ноги в старые чувяки и пошел начинать свой новый трудовой день.

По улице вниз к базару текли редкие людские ручейки. Вот с кувшином на плече, в шароварах и тюбетейке, босяком пробежал водонос. Этот будет весь жаркий день носить прохладную воду и предлагать прохожим. Так по копейке на буханку хлеба насобирает.

«Тяжкая это работа носить воду», – подумал Хикмет и вздохнул.

Вот с фруктами и овощами в тележке, напевая утреннюю песнь, проехал мимо сосед из двора напротив. Они поприветствовали друг друга. Этот повез то, что собрал у себя в саду – будет заработок на несколько дней. Несли лепешки и сладости в блюде на голове, зелень и овощи в корзинах, на терпеливых ишаках везли в сумах рукодельные коврики, расшитые бисером тюбетейки и другую утварь. Всякий торопился на рынок что – то продать или купить.

В конце улицы, на крыльце милиции стоял сонный часовой, терпеливо тянущий лямку службы до начала трудового дня.

– Здорово Хикмет, – поздоровался он, заметив сапожника у будки. – С трудовым началом.

– Кто рано встаёт, тому бог подаёт, – ответил Хикмет и открыл дверь.

Тут же появился Абдулла

– Салам алейкум, дедушка, – поклонился он, – хочешь холодной воды?

Он протянул Хикмету кружку ледяной воды и улыбнулся.

– Я сегодня уже второй кувшин несу на базар. Ходил я, да и вот опять пошел, а они Абдуллу все гонят и гонят.

Парню было на вид лет 20. Крупный, коротко стриженный непонятно где и кем, вечно в каких- то обносках и босяком круглый год, он всегда излучал доброту и улыбку. Никто не знал, сколько ему и откуда он взялся. Он болтался по городу днями, открыто и непрестанно улыбаясь людям и жизни. Обидеть его было легко, как всякого больного человека, но редко, несмотря на общее ожесточение, у кого из людей поднималась рука на убогого.

Хикмет недавно приютил его у себя, поселив его в смежной с кухней маленькой комнате. Там стояла кровать, тумбочка, таз с кувшином и ведро. А что еще человеку надо для ночлега..

Бывало, Абдулла пропадал на несколько дней, чтобы опять появиться в доме Хикмета. Вот он снова появился, улыбаясь дню и сапожнику, в амбразуру будки.

Хикмет обрадовался Абдулле, к которому испытывал непонятное тепло и заботу.

– Закончишь на базаре, приходи дров нарубить, – предложил он Абдулле, таким способом давая тому возможность официально заработать на обед. Ему было непонятно, чем тот питался и где пропадал.

– Где ты ночевал сегодня? – Спросил он осторожно Абдуллу. Тот не любил когда его расспрашивали об этом.

– Я на базаре ночевал, Сторожил амбар. Утром меня накормили и дали на вино. Абдулла – алкоголик, – важно произнес он. Хикмет знал, что он не курит, не пьет и не балуется гашишем. «Это у него такое новое в его речи появилось. Важничает и притворяется»,– подумал он

Уже убегая по дороге к базару, Абдулла прокричал: «Приду к вечеру».

В двух комнатах старого дома Дроботко стоял полумрак. Пахло сыростью. Жизнь, казалось, остановилась давно в этих неровных стенах, покрытых патиной печали и трещинами времени. По полу на кривых половицах чернели катыши мокриц. Тиканье ходиков казалось громким и неуместным, как полковой оркестр на похоронах ребенка. На тахте высилось тело Татьяны Ивановны. Она спала, и снился ей сон: она в белом свадебном платье плывет по бескрайнему полю алых маков. Где-то играет музыка, и она кружится в ожидании жениха, но его нет и нет. Уже и музыка угасла, и маки померкли, а его все не было. И ожидание несбывшегося сжимало сердце, и оно замирало, превращаясь в твердый комок глины.