– Да, – глаза сияют ярче июльского солнца, а уголки губ еле заметно дрогнув, ползут вверх. – С ними, конечно, непросто, но я вроде привыкла. Закалилась, можно сказать. Видел бы ты, через что мне пришлось пройти с моим первенцем, вряд ли захотел бы к нам присоединиться. Из него вот такие, – демонстрируя пальцами расстояние сантиметров в десять, – аскариды лезли. Я чуть не поседела, пока привела его в порядок. А потом как-то само пошло: Таня взяла меня с собой на очередную вылазку, объяснила, что к чему и вуаля – я хоть в чём-то пригодилась. Жаль, что Пермякова в общественном питании ничего не смыслит.

И я, наверное. Чёрт, и как навёрстывать собрался? Одному богу известно, чем занимался в той жизни, когда мои извилины исправно трудились, но удержаться от озвучивания своих наблюдений уже не могу: приоткрываю калитку, пропуская её вперёд, и, почесав лоб, всё-таки произношу:

– Твоё кафе обречено, Саш. Ты уж прости, но пока ты сама не изменишь своё отношение к делу, тебе уже никто не поможет.

Ясно же как божий день! А девушка всё равно ошарашена: оборачивается, так и не ступив на участок, упирает кулачки в бока, и, зло зыркнув на меня своими медовыми глазищами, возмущённо цокает:

– С чего это?

Хорошо, что лопаты в руках нет. Ведь прав был: тогда, в пустом гаражном кооперативе пощадила, а сейчас с удовольствием свернула б мне шею. И плевать, что ей по статусу не положено – волонтёр же…

– Чего молчишь? – вон как подбоченилась, только стоящая между нами Марта и спасает. – Говори, раз уж начал.

– Ладно. В тебе коллектив не видит начальника…

– Я доброжелательна, ясно! И мои сотрудники меня за это ценят!

– А должны уважать и бояться, – улыбаюсь, находя Сашу забавной в этом праведном гневе, и настойчиво подталкиваю к калитке, которую до сих пор держу открытой. Чего доброго, и другие постояльцы улизнут, а я до того замёрз, что пальцы на ногах скручивает от боли…

– Ерунда это! – только какое ей до меня дело? – Можно прекрасно работать в дружеской атмосфере!

– Ещё бы, не они же терпят убытки, – ухмыляюсь, едва ли не силой затащив её на участок, и, щёлкнув засовом, наконец, отпускаю надоедливую лайку. – Урежь им зарплату, и посмотрим, как долго они будут тебя ценить.

Съедят, предварительно обваляв в специях, к которым так неравнодушна посредственная повариха, неспособная приготовить даже оливье. И нарезка хромает, и на заправку не скупится.

– Так дела не делаются: либо вы подружки и весёлой компанией идёте вставать на биржу труда, либо оставляешь свою доброту за дверью и начинаешь управлять, Саш.

– Умный какой! А что я, по-твоему, до этого делала? В бирюльки играла?

– В уборщицу, – пожимаю плечами, беззлобно улыбнувшись, а совсем неготовая к моим нравоучениям Саша, возводит глаза к небесам, наверняка задаваясь вопросом, на кой чёрт пустила меня в свою гостиную. И не просто пустила, а ещё и прониклась моими проблемами, потратив уйму времени на поиски хоть каких-то концов, ведущих к моему прошлому. И вот моя благодарность?

– Только не злись, – и сам сверлю взором густое серое полотно, нависшее над нашими головами, да растираю заледеневшие ладони, зудящие от желания надавать себе по щекам за неуместную говорливость. Раз уж девушка не решилась… Только и знает, что шумно выдохнуть, потопать ногами, сбивая с подошвы снег, и потянуться к проржавевшей ручке, прикрученной к хилой двери, выкрашенной ещё в прошлом столетии в холодный синий цвет:

– Уже злюсь, – глядя в глаза, под скрип таких же ржавых петель.

– Нашёлся тут ресторанный критик! – под приветственный лай ринувшихся к дверям подопечных.

– Попрошу Пермякову, чтоб она тебя налысо обрила! – под мой смех, настолько беззаботный и искренний, что и самому дико – оказывается, я умею смеяться.

Саша

Злость? Нет, скорее страх, холодными лапами сдавивший грудь, впившийся острыми когтями в сердце, сковал тело и до самого вечера не хотел отпускать. Ведь незнакомец прав… Как и отец, взявший за правило несколько раз в месяц бросать своё коронное «прогоришь». Словно без этих его предсказаний я не чувствую всё ближе и ближе подбирающийся ко мне фееричный провал.

– Итак, – резко толкаю дверь в кухню, вынуждая соседа вздрогнуть от неожиданности, и на мгновение стопорюсь, удерживая в пальцах холодную дверную ручку.

 Полдня прошло, а к его новому образу до сих пор не привыкла! Словно впервые вижу его такого домашнего, почти родного, ведь таких совместных вечеров у нас за спиной куда больше, чем с тем же Васнецовым… А с этим коротким ёжиком на голове, с аккуратно оформленной бородой – уж слишком он незнакомый незнакомец получился…

– Ты, значит, у нас ресторанный критик, – беру себя в руки и, шагнув к столу, выдвигаю единственный пустой стул, тут же пригвождая его к месту своей миниатюрной фигуркой. – Может, тогда и совет дельный дашь? А-то обрисованные тобой перспективы мне теперь покоя не дают.