Начать выполнять свой план не успел, в кармане завибрировал телефон, и я замер у двери камеры с занесенным кулаком.

Какого хера кому надо?

Аппарат перестал дергаться, а через пару секунд трескотня возобновилась.

Какого хера?

Я достал телефон. Вызывавшим абонентом числилась Евгения Демидова. Этой-то что надо? Страшная догадка мелькнула через мгновение, и я трясущимся пальцем провел по полоске вызова.

— Доброй ночи, сын мой! — услышал я смутно знакомый хриплый голос. — Узнаешь?

— Доброй ночи! — мозги лихорадочно работали, просчитывая варианты. — Если не ошибаюсь, батюшка Мефодий?

— Он самый. Сын мой, ты видел на экране, с чьего именно телефона я тебе звоню?

— Видел.

— Могу с другого набрать, если хочешь, он у тебя записан как «Хачатурян». Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Вы, батюшка, двух девчонок молодых в заложницы взяли. Как же вам не стыдно? А вера подобное поведение разве одобряет?

— Сын мой, вопросы веры и стыда мы оставим за скобками, а насчет двух заложниц ты все-таки заблуждаешься, у меня их тут целое общежитие. Просто Демидова является, так сказать, жемчужиной этой коллекции, за нее родичи Романовым десятилетиями мстить будут.

— Сука ты, а не матрос, Мефодий! — Я на секунду потерял самообладание.

— Фи, сын мой! Что за сленг портового грузчика? А теперь слушай меня внимательно. — Голос Тагильцева потерял всякие нотки игривости. — Сбросишь вызов, Демидова умрет; попытаешься объявить тревогу, Демидова умрет; не явишься через две минуты к общежитию пред мои светлые очи, Демидова умрет. Повторю, сбросишь вызов…

— Да, бл@дь, понял я! — меня трясло не переставая. — Ну, тварь еб@ная, молись! Смертушка твоя пришла! — И заорал в трубку: — Я тебе сердце вырву! И печень! А высушенную черепушку деду подарю, чтоб он в Кремле ее на самое видное место приколотил!

— Две минуты, сученыш ублюдочный! — голос Тагильцева все-таки сорвался.

Дверь камеры улетела в сторону, рывок к еще ничего не понимающему дежурному.

— У меня срочные дела! — заорал я на прапорщика, продолжая держать телефон у уха. — Поднимешь тревогу, я тебя в Бутырке сгною!

— Есть, ваше императорское высочество! — вскочил тот.

А я уже выламывал входные двери и калитку под голос Тагильцева:

— Молодец, сын мой! Про Бутырку ты ему правильно сказал, он вскоре там и окажется, потому что тревогу не поднял.

— Заткнись, бл@дина!

— Хорошо-хорошо. Тик-как, тик-так…

Если Тагильцева и его напарника при движении к общежитиям я видел все отчетливее и отчетливее, и у меня даже сложилось впечатление, что они совершенно перестали скрываться, то вот, отслеживая передвижение двух других колдунов, которые раньше находились в районе учебного корпуса, заметил некую странность: те хоть и двигались в стороне и позади меня, но продолжали маскироваться и еле светились на грани восприятия. Зачем? Я и так буквально несусь в цепкие лапы Тагильцева. Может, они являются страховкой на тот случай, если передумаю и решу сбежать? Или они «резерв командования» и должны вступить в битву в случае непредвиденной ситуации? Как бы то ни было, про этих двух колдунов забывать точно не стоит…

— Олег, запомни, ублюдок мой! — Тагильцев повернулся к Бирюкову, зажав микрофон телефона рукой.

— А пуп не надорвешь, Мифа? — на полном серьезе поинтересовался тот и указал через окно на стремительно приближавшегося великого князя. — Мальчонка-то совсем не прост.

— Ублюдок мой!

Продолжить разговор колдуны не смогли, на несколько секунд потеряв ориентацию во времени и пространстве от того урагана напитанной ненавистью силы, которая снесла их ментальную защиту, как яичную скорлупу.

Действуя скорее на отточенных огромным количеством тренировок инстинктах, чем сознательно, Тагильцев перестал сопротивляться, расслабился и просто позволил этой силе проходить сквозь себя. Получилось у него это с огромным трудом: мощь накатывала волнами, постоянно меняла частоту, амплитуду и скорость, раздваивалась, делилась на три, четыре и пять отличных потоков. Кое-как приспособившись, Мефодий из последних сил потянул в себя даже не великого князя, на которого так и не смог настроиться, а тот его образ, запомнившийся с их первой и единственной встречи на крыльце особняка Юсуповых.

Уловив нужные ему изменения в потоке силы, Тагильцев ощерился:

— Теперь ты мой, ублюдок еб@ный…

Сознание плыло, мысли путались, а окружающий мир стал представлять собой огромную темную воронку, в которую меня засасывало с ужасающей скоростью. И чем больше я сопротивлялся, чем больше тратил сил, тем мощнее работала воронка. Вариант спасения, лежащий на поверхности, как и всегда, подсказала чуйка, и вот меня уже окружает колокол, на создание плотных стен которого я бросил все оставшиеся силы.