— Я не знаю, что мы будем делать. Это дело командира — решать, что делать дальше, раз уж ты настолько свыкся с этой ролью, что даже не принял участия в нашей операции!

Было заметно, что упрек Алексея достиг цели, Сергей смешался и постарался перевести разговор на другое.

— Нужно все доводить до конца. Я уверен, что запрет на операцию в доме Митрохина не поступил к нам только потому, что связь с иновремянами прервана не по их вине. Произошло что-то непредвиденное. Вот и воспользуемся этим. Сделаем вид, что нам ничего не известно, что мы не нашли у Чургина ничего разоблачающего их планы. Отправим им Митрохина, пунктуально соблюдая все статьи договора, и посмотрим, что из этого получится, — предложил Сергей и совершенно неожиданно для Алексея добавил: — Только отправлять придется тебе. Какое-то время мне лучше не принимать участия в серьезных мероприятиях. Позже я тебе все объясню.

— Ты хочешь сказать, что вообще не будешь участвовать в отправке Митрохина?

— Ну, возможно, я буду тебя сопровождать на подземную базу. Но все остальное — встречу с родственниками и даже поворот рубильника — придется осуществлять тебе самому.

Сергей не стал больше ничего объяснять, и Алексею оставалось лишь недоуменно пожать плечами и надеяться, что странное поведение друга объяснится после полного завершения акции.

Митрохин выглядел неестественно спокойным для своего положения. Он только что пришел в себя после шока парализатора и, слегка прищурив глаза, буквально впитывал окружающую обстановку. Мозг Митрохина в подобных ситуациях работал как хорошо отлаженный компьютер.

Выход был всегда. В любой ситуации всегда имелся незаметный на первый взгляд выход. Надо лишь найти его, обнаружить наиболее слабое звено в цепочке обстоятельств, непредвиденных случайностей и роковых последствий, приведших его в эту камеру, так мало похожую на обычную тюрьму.

Он сидел в металлической комнате, размерами напоминавшей каюту какого-то корабля, его руки были прочно прикованы захватами к подлокотникам большого красного кресла, стоявшего в центре этого непонятного помещения.

В стене, прямо напротив его лица, был вмонтирован красный рубильник, слишком броский, для того чтобы оказаться здесь случайно.

Обстановка напоминала камеру, в которой совершают казни на электрическом стуле. Разве что основной контакт на голове еще не был закреплен.

Но это же нелепо! Он не мог ни с того ни с сего, без предварительной процедуры допроса, без суда и следствия, в одночасье, оказаться на электрическом стуле!

Нельзя было позволить себе даже думать о подобной возможности, необходимо сохранить силы и подготовиться к борьбе. Рано или поздно здесь появятся те, кто его притащил в это проклятое место, и тогда они узнают, на что способен Митрохин…

Вот только кто? Кто это мог сделать? Кто вообще был способен поступить с ним подобным образом? Официальные органы он исключил сразу же. Смертная казнь, да еще столь экзотическая, в их арсенале не значилась. Но тогда кто же? Салемов? Слишком слаб для таких операций… В нападении на его резиденцию участвовало не меньше взвода профессионалов… (Если бы Митрохину сказали, что в нападении участвовало всего три человека, он бы этому не поверил. Слишком много средств и сил было отдано организации охраны его неприступной резиденции, и слишком легко обошли и нейтрализовали нападавшие все его ловушки.)

Значит, Слуцкий? Но он занимает слишком высокий официальный пост, чтобы размениваться на подобные авантюры. Кто же остается? Скоро он это узнает…

Но для того, чтобы подготовиться к защите, ему необходимо знать силу противника и его возможные слабости… В длинном списке его врагов почему-то не значились те, кто прислал ему ультиматум, в котором содержалось требование немедленного прекращения криминальной деятельности. Само это требование выглядело смешно и наивно, оно не могло исходить от серьезных противников. И сейчас, не задерживаясь на этом нелепом инциденте, он сразу же выбросил его из своих расчетов.

Когда Сергей и Алексей вошли наконец в телепортационную камеру, Митрохин сидел в кресле, вольготно развалясь, словно собирался проводить официальный прием.

Его лицо казалось спокойным, даже расслабленным, и лишь опытный психолог смог бы уловить в глубине глаз одного из самых одиозных уголовных авторитетов смертоносное, яростное пламя. Вся его фигура выражала непреклонность и готовность к борьбе. Уже только по тому, что, увидев своих предполагаемых палачей, он не разлепил губ и не произнес ни слова, можно было догадаться о том, какой необычный противник им попался.

Сергей открыл большую черную папку, содержавшую внутри себя один-единственный лист бумаги с четко отпечатанным на нем текстом, без печатей и подписей.

— За совершенные вами особо тяжкие преступления, непосредственно связанные с насилием и убийством людей, а также учитывая ваш отказ выполнить направленное вам официальное требование прекратить криминальную деятельность, вы приговариваетесь…

Сергей сделал короткую паузу, обычную в любом приговоре. Он чувствовал себя неуютно, роль судьи была не для него. А тут еще Митрохин подлил масла в огонь. Он наконец разлепил свои плотно сжатые губы и спросил глухим, неестественным голосом, тем самым, каким он сам зачитывал короткие приговоры людям, отправляемым на тот свет по его приказу.