– Привет! – раздался веселый голос у самого уха Максима, отчего мужчина вздрогнул и недовольно повернул голову. Сильнее этот вечер испорчен быть не может, даже если обратилась к нему цыганка, готовая нагадать скорую смерть.

Но на Максима с азартом смотрела молодая девушка и, улыбаясь, ждала ответа на приветствие. Максим сразу обратил внимание на ее необычные глаза. Показалось ли, но радужки глаз его «цыганки» были разных цветов: одна сапфировая, словно зимнее небо, другая – медовая, как весенняя почва в открытых полях где-то далеко, вдали от города и этих пробок. Одета она была просто, но со вкусом: длинные волосы лежали в свободной светлой косе с вплетением разноцветных лент. Перебирая в голове варианты того, чего же эта девушка хочет от Максима, тот невольно мусолил губы.

– Добрый вечер, – наконец ответил он негромким бархатным голосом и приготовился отказать, едва услышит просьбу.

– Ты любишь шоколад?

– Нет. Не ем сладкое. – Максиму не очень понравилось, что незнакомка обращается к нему на «ты», и он сильнее вжался в кресло, рассматривая эту невежливую.

Первые крупные капли дождя гулко ударили по крыше машины и принялись заливать пыльный асфальт. В качестве музыкального сопровождения и диско-шара выступили гром и молния. Как же это было вовремя. Максим мысленно понадеялся, что дождь испугает девушку, и она уйдет, но та лишь с улыбкой подняла взгляд на серое небо. Порыв ветра заставил ее передернуть плечами.

– А я люблю, – Ева выпрямилась. – И я поспорила во-о-он с ней, – она показала пальцем на стоящую у остановки подругу, – что именно ты пожертвуешь мне на шоколад.

– С какой стати…

– Пожалуйста, – перебила она Максима и умоляюще сложила руки, словно от его решения зависела ее жизнь. – Если я выиграю этот спор, то она прыгнет с парашютом.

Максиму абсолютно ни с кем не хотелось говорить, он так устал, что готов был уже уснуть в машине, но ему даже это не позволили. В его взгляде читалась вселенская ненависть ко всему живому, и студентка перед ним невольно затаила дыхание. Вдруг это бандит какой-то. Ева нахмурила брови, копируя лицо собеседника и отгоняя представление о том, что на свой дорогой костюм он заработал убийствами таких приставучих, как она.

– Мне все равно, – бросил Максим и хотел было поднять стекло, но Ева, сама того не ожидая, резко опустила руки на дверцу, не давая ему этого сделать. – Убери руки.

– А ты стихи любишь? – не унималась она, и уголки тонких губ медленно поднялись в новой улыбке. Искренне улыбаться под таким холодным взглядом было сложно, но Ева справилась.

Прохожие прятались по парадным с под огромными зонтами, и улица быстро пустела, даже Катя куда-то убежала, и только Ева стояла у машины, готовая промокнуть. А ветер усиливался и тяжело качал деревья у самой дороги. Те гулко поскрипывали и роняли наземь листья, как на старости лет красавицы теряют пышность волос. Но Ева не обращала внимания ни на ветер, ни на деревья. Объект ее внимания был ближе.

– Нет, поэзию я тоже не люблю, – ответил Максим, но заинтересованно посмотрел на Еву. Отступать она не собиралась, а значит, придется пойти на компромисс, как бы этого не хотелось. На дождь Максим старался не обращать внимания, но на белой рубашке уже лежало несколько мокрых следов от капель.

– М-м-м… А скрипки у меня с собой нету… – промычала Ева, убирая со лба влажные пряди. – Давай так: я все-таки прочитаю стих, и если он тебе понравится, то мы договоримся.

– Ты промокнешь, – предупредил Максим, обращая внимание на кеды Евы, которые уже испачкались.

– Чем больше ты тянешь, тем сильнее промокну, – говорила Ева громко, стараясь перекричать шум дождя, но улыбалась так, словно это она сидела в уютной сухой машине.

– Давай уже, – Максим усмехнулся и приготовился слушать. Выбора у него все равно не было. Слушать стихи в дождь, стоя в пробке. Что может быть лучше?

Девушка сделала шаг назад и немного повела плечами от прохлады. Колючие мурашки разбегались от каждой капли дождя, и она невольно спрятала руки в рукава. Мысли кружились вокруг горячего какао, который Ева могла бы сейчас пить, сидя дома, под пледом. Но, собравшись с силами, она тихо выдохнула и серьезно посмотрела в карие глаза, как будто стоит за кафедрой и собирается читать очень важный доклад.

Она училась жить,

Крушить и строить.

Училась ждать и уходить,

Холодной быть, скрывать побои.

Училась говорить, молчать,

Быть сильной и беспомощно кричать,

Быть милой, разбивать сердца,

Изменам и быть верной до конца.

Училась отпускать всех тех, кто дорог,

С улыбкой на лице могла затеять ссору,

Мечтать о лучшем и не попадать по венам.

Училась прятаться и драться на арене.

Она училась жить, училась быть счастливой.

Была особенной, простой, несуетливой.

Умела плакать, не скрывая душу,

Умела быть открытой и умела слушать.

Она умела поддержать,

Могла срываться, незаметно исчезать.

Она умела ненавидеть и могла любить.

Она пока еще училась жить…

Читая стихотворение, Ева ни на единое мгновенье не отвела взгляда от сидящего в теплом купе Максима, стараясь согреться его видом; Максим, впервые почувствовав на себе необычный взгляд необычных глаз не такой обычной, как все, девушки, позволил себе с той же бестактностью всматриваться в нее. Выступление перебивали только гром и вспышки молнии, заставляющие вздрогнуть Максима, желавшего, чтобы стих поскорее закончился и Ева таки убежала к теплому огоньку, но так же – чтобы она вдохновенно продолжала рассказ. Девушку же гроза не трогала. А деревья склонялись все ниже над Евой – им нравилась поэзия, они наслаждались ею не меньше Максима.