— Дядюшка-король, ваше положение более чем серьезно, — наконец возвестил мой невидимый консультант. — Но я могу предложить вам приемлемый вариант спасения. Можно ли отделить ваш грузовой отсек? — он сделал паузу, словно ожидая ответа, затем продолжал: — Вам нужно снизиться, затем ввести грузовой отсек в атмосферу на крыльях. После этого у вас останется всего несколько секунд для того, чтобы оторваться и уйти. — Понятно? А сейчас я передам вам необходимые данные.

И в память моего корабля полился поток чисел, которые тут же автоматически записывались и вводились в систему управления.

— 448, вас понял, — ответил я, когда поток информации иссяк. — Но посудите сами — ведь внизу совершенно дикая местность. А если холодильное устройство при падении будет повреждено? Может, мне все-таки лучше остаться и попробовать сесть вместе с грузом?

— Это невозможно, Дядюшка-король! — голос потеплел на несколько градусов. Ведь как-никак я все же был отважным, хотя и мелким торговцем, твердо решившим исполнить свой долг до конца, даже если это может для него плохо кончиться. — Честно говоря, даже то, что вам предложено, — крайность. И ваш единственный шанс — и вашего груза тоже, кстати, — неукоснительно соблюдать мои инструкции! — добавлять, что неподчинение навигационным распоряжениям мониторной станции является настоящим криминалом, он уж не стал. Да ему это было и ни к чему. Я знал это и рассчитывал на это.

— Что ж, полагаюсь на вас. На грузовом контейнере имеется навигационное устройство, — я позволил себе небольшую паузу, без которой бедному, но честному космическому торговцу с его умственной медлительностью было просто невозможно придти к простейшему умозаключению, затем выпалил: — Но послушайте! Сколько времени понадобится вашим парням, чтобы добраться сюда на вспомогательном судне?

— Оно уже отправлено. Полет займет… что-то около трехсот часов.

— Но ведь это больше двенадцати стандартных дней! А если морозильная установка разобьется, изоляция не удержит концентрацию кислорода на нужном уровне! А… — еще одна пауза, необходимая для того, чтобы сформулировать следующее самоочевидное соображение: — А что же будет со мной? Как же я сам продержусь там, внизу?

— Давайте сначала окажемся там, внизу, капитан.

Из голоса улетучилась часть симпатии ко мне, правда, небольшая. Даже герою позволительно проявить небольшую заботу о себе, после того, как он позаботится о благополучном отходе своих войск.

Разговор продолжался еще некоторое время, но, в принципе, все главное было уже сказано. Я следовал указаниям, делал то, что мне было сказано, не более и не менее. Примерно через час все, кто смотрел трехмерные программы в Секторе, будут знать, что беспомощный госпитальный корабль находится на поверхности Вэнгарда и жизнь десяти — или одиннадцати, если считать меня — человек висит на волоске. После этого окончательно проникну сквозь оборонительные линии своего подопечного, готовый приступить к фазе номер два.

На высоте десяти тысяч миль появился звук: печальный вой одиноких молекул воздуха, расщепляемый тысячетонной тушей воздуха престарелого бродяги-торговца, входящего в атмосферу на слишком большой скорости, под неправильным углом и без тормозных двигателей. Я принялся наигрывать мелодию на том, что осталось от рулей высоты, разворачивая корабль хвостом вперед, приберегая остатки топлива до того момента, когда оно больше всего пригодится. И когда я и мой корабль достигли точки, которая мне была нужна, мне оставалось осилить всего-навсего восемь тысяч миль гравитации. Я еще раз сверился с пультом управления, прикидывая будущий район посадки, а тем временем корабль двигался и бился подо мной, издавая стоны и рычание, как дикий зверь, которого ранили в брюхо.

На высоте двести миль включились главные двигатели, и вся кабина осветилась мерцающим красным светом, появившимся у меня в глазах.

Я почувствовал себя жабой, угодившей под сапог.

Это продолжалось достаточно долго, так что я успел отключиться и вновь придти в себя раз шесть, не меньше. Затем внезапно корабль перешел в свободное падение, и у меня в запасе оставались уже считанные минуты, вернее, даже секунды.

Положить руку на рычаг катапультирования грузового отсека оказалось ничуть не труднее, чем, скажем, поднять наковальню по веревочной лестнице. Я почувствовал толчок, возвестивший, что грузовой отсек отделился от корабля. После этого я занял соответствующее положение, опустил противоударное устройство и набрал полную грудь затхлого корабельного воздуха. Палец мой коснулся кнопки катапультирования пилота. Тотчас же прямо по голове меня ударил десятитонный пыльный мешок, и я провалился в мир иной.

Я медленно всплыл на поверхность бескрайнего черного океана, где дурные сны начали медленно отступать, и им на смену пришли чуть окрашенные светом размытые картины полубессознательности, так что я успел заметить похожие на акульи зубы горы, окружающие меня со всех сторон.

Вершины их были укутаны вечными снегами, и бесконечные ряды гор исчезали за далеким горизонтом.

Потом я, должно быть, снова отключился, потому что в следующий момент я увидел перед собой только один пик, несущийся мне навстречу, как взбесившаяся волна. Когда я очнулся в третий раз, я уже стремительно спускался на парашюте, несясь к чему-то, что было похоже на широкое поле застывшей лавы. Потом я разобрал, что это листва, темно-зеленая, густая, стремительно надвигающаяся. Времени у меня на этот раз хватило только на то, чтобы заметить, как засветился зеленым светом сигнал пеленгатора грузового отсека, возвещая, что груз приземлился целым и невредимым. И тут в глазах у меня снова померкло.

Когда я очнулся, мне было холодно. Это было первое мое сознательное ощущение. Вторым была головная боль. А вообще-то болело все тело. Некоторое время я составлял в уме завещание, по которому единственным моим наследником становилось общество эвтаназии, потом выпутался из креплений, раскрыл капсулу и выполз в то, что любитель прогулок назвал бы живительным горным воздухом. Я сверил все мои боли и неприятные ощущения и понял, что кости и суставы целы.

Тогда я включил термостат своего скафандра на обогрев и почувствовал, что тепло мало-помалу просачивается в тело.