И еще надеюсь, что эту книгу, несмотря на ее строгий научный подход к религии, прочтут верующие. Духовность – это в какой-то мере чувство причастности к чему-то большему, чем ты сам. А религия – это собрание представлений и заведенных порядков, в которых проявляется почтение к духовности [1] . Научная теория, принимающая эти утверждения, не может враждовать с религией. Меня самого религия кое в чем даже восхищает, хотя я и не отвергаю того, что под ее именем вершилось немало ужасного. Собственно, гипотеза, представленная в этой книге, лучше любой иной объясняет ту смесь из благ и злодеяний, с которыми ассоциируется религия. По крайней мере я так утверждаю.

Зачастую религию определяют как веру в сверхъестественные силы. Однако это определение нередко считается поверхностным и неполным. Будда возражал, когда его признавали божеством – он заявлял, что просто прозрел и нашел путь к просветлению. Да, я в курсе, что буддизм в том виде, в каком он сейчас исповедуется, переполнен богами, но мнение его основателя до сих пор имеет значение. И если религия все же превыше простой веры в нечто сверхъестественное, то, возможно, наука и не столь ей враждебна, как часто принято считать. Я разделяю некоторые ценности религии, и потому восторгаюсь определенными ее аспектами. Я никогда не пытался скрыть этот факт, и, надеюсь, он не оказал вредного влияния на мои занятия наукой. Я также никогда не пытался скрыть свою глубокую оптимистическую уверенность в том, что мир может стать лучше, чем он есть или был, и в том, что есть путь, ведущий к просвещенности. Ведь от ученого никто не требует оставаться безразличным к проблеме человеческого благополучия!

Итак, я написал книгу для самого широкого круга читателей – и для тех, у кого есть опыт в науке или исповедании какой-либо религии, и для тех, у кого такого опыта нет. Но я должен начать с основ, и не могу рассмотреть особые проблемы так глубоко, как могли бы того хотеть мои ближайшие коллеги. Подобные вопросы обсуждаются в научных журналах: я указал целый список таких в концевых примечаниях. В то же время я не стремился упростить материал в угоду неискушенной публике. Серьезная интеллектуальная работа, пусть и на уровне основ, не так уж и легка. Поэтому мой воображаемый читатель имеет интерес к упражнениям ума и получает от этого удовольствие в той же мере, как многие – от упражнений физических. Разбираться в спорте гораздо увлекательнее, чем просто знать исход соревнования. Заниматься спортом еще увлекательнее. И эта книга очень похожа на науку «в движении»: она приглашает читателя стать знатоком и, возможно, даже самому принять участие в увлекательной игре. А что до ее итога – игра еще не кончилась!

Биологи часто испытывают трепет, граничащий с религиозным, перед загадками природы – когда видят таинственное насекомое, в точности похожее на древесный лист; когда наблюдают за тем, как рыба без усилий скользит сквозь толщи вод; когда становятся свидетелями поразительных физиологических процессов, позволяющих противостоять энтропии… И, возможно, если мы представим группы людей отдельными организмами, мы испытаем такой же трепет при мысли о самой религии – даже рассмотренной в исключительно эволюционной перспективе.

Через религию часто объясняют цель и порядок на всех уровнях бытия – от небесных светил и общества до действий человека или иных созданий. Однако Дарвин показал, что свойства, неотъемлемо присущие в таких словах, как «целесообразность», «порядок», «приспособляемость» и «организм», могут возникать в результате естественного отбора. К сожалению, эволюционная концепция целей и порядка имеет четкие границы и применима к индивидам, но не к группам. И поэтому представления об обществе как о едином организме – даже об Организме, – нередко принимаемые как данность верующими и мыслителями, не разделяющими теорию эволюции, необходимо исследовать со всей серьезностью именно в свете эволюционной теории.

Применимо ли к религиозным группам понятие «организм»? Это мы и оценим – и начнем наше исследование с более общего вопроса: а применимо ли оно к группам как таковым? Эта глава призвана заложить фундамент исследования и покажет, как мыслили о группах эволюционные биологи от Дарвина до наших дней; при этом особое внимание мы уделим взглядам на эволюцию человека (см. обширнейший обзор в Sober and Wilson 1998). О, это увлекательная история! Хотя Дарвин был характерно проницателен, многие его последователи некритично полагали, что общества, способные к адаптации, развиваются так же, как и приспосабливающиеся индивиды. Выражение «на благо группы» использовалось с той же легкостью, что и выражение «на благо индивида». Однако позже, примерно с 1960-х годов, сама идея адаптации на уровне групп отвергалась так решительно, что весь последующий период развития эволюционной биологии можно смело назвать «эрой индивидуализма». К счастью, наука не обречена быть маятником, который в отсутствие трения вечно колеблется из крайности в крайность. Поэтому сегодня все чаще ученые занимают умеренную позицию: они признают, что группа способна развиться в единое целое, способное к адаптации, но лишь в особых условиях. И здесь на авансцену возвращается религия, однако уже не как теологическое объяснение целей и порядка, а как итог эволюции, позволяющий группам приспосабливаться к окружающей среде как единое целое – хотя бы в какой-то мере.

Базовое представление об адаптации и восприятие групп как единиц, обладающих таким свойством, существовали задолго до дарвиновской теории эволюции. Оксфордский словарь английского языка определяет адаптацию как «действие или процесс, суть которого составляет приспособление чего-либо к чему-либо». Творения рук человеческих часто приспособлены к назначению. Лук призван выпускать стрелы. Стрела – лететь по воздуху и пронзать цель. Так и форма организмов, и их поведение зачастую явно приспособлены к достижению определенных целей. Шкура белого медведя позволяет ему сохранять тепло и скрываться на фоне льдов. А добычу он выслеживает, подбираясь к ней как можно ближе и нападая украдкой.

Думая о предмете или организме как об имеющем цель, мы мыслим функционально. Это может многое нам дать, если эта цель и правда есть. А если ее нет? Тогда мы совершим ошибку. Спросив себя, чего хочет сосед, вы, возможно, поймете его намерения. А спросив, чего хочет Луна – разве что сочините народную сказку. А обратное верно для нефункционального мышления. Валун катится с холма без цели. У него есть лишь траектория, и если мы не хотим под него попасть, ее необходимо предсказать. Если думать о валуне как о хищнике (или о хищнике – как о валуне), мы просто погибнем. Два образа мышления, функциональный и нефункциональный, столь отличаются друг от друга и столь полезны в уместных ситуациях и вредны в неуместных, что они, вероятно, развивались как отдельные когнитивные навыки (Hauser and Carey 1998; Tomasello 1999).