– Я люблю тебя, – она обняла мальчика, плача вместе с ним.

Алексей поднял взгляд на мать, из глаз мальчугана скатилась пара слез, и, посмотрев на соцработника, мальчик протянул ему руку…

Снежана вздрогнула, высвобождаясь от воспоминаний прошлого, и, залпом осушив бокал, вздохнула.

– Еще дела есть, – произнесла она и улыбнулась двум прекрасно сложенным успешным красавцам. Подняла с одного из кресел свою сумку и вышла из кабинета.

Макс же шел по коридорам компании, словно выпивший и полуослепший. Его трясло. Как же жизнь резко поворачивается, словно калейдоскоп кошмаров. Почему-то на ум пришло лицо Маши. Его ребенок тоже будет… без отца. Мысль пронзила глубоко, порезала сердце. Что ж, это был их выбор…

А он и не жалел ни о чем особо. Напротив, ему все понравилось. Ну, почти все. Уголки рта против воли поползли вверх, и Макс почти улыбнулся в лицо орущему «тестю», директору крупного кирпичного завода, и его жене, кандидату биологических наук, не слушая о разболтанной молодежи и страшном дефиците презервативов в годы его молодости, или юности, почти как в фильме ужасов. Богатый зал с камином, красивыми шторами, оформленный в золотистые и красные тона, никак не способствовал разрядке обстановки. В таком состоянии это все равно что со львом беседовать, и Макс молчал.

– Да как вы могли! Да о чем думали?! – надрывался Иван Валерьевич, рискуя заработать сердечный приступ.

– Да ни о чем мы не думали, – выпалила «смелая» Машка, заставив Макса стиснуть зубы. Блондинка, что с нее взять. Такая, от которых нормальным парням стоило держаться подальше. Таких в жены не берут, ими балуются. От таких у нормального мужика стоять начинал, даже если он ничего подобного не планировал, и, естественно, взять ее в жены – себе дороже: избалованные, не знающие меры, тщеславные, с суперэго в девять этажей от власти над мужчинами и одновременно при этом чертовски соблазнительные. Как сладкое: если жрать все время – очень вредно, но если периодически, то можно.

Студенту пятого курса ПГС, да еще с подработкой в крупной строительной фирме, некогда встречаться. Диплом писать надобно. Ну а детей заводить тем более некогда. К тому же от таких, как Маша. Безмозглая вертихвостка-лингвист.

– Что? – еще громче возмутился Иван Валерьевич, широко раздувая ноздри над чапаевскими усами.

– Доча, ты папу в могилу сведешь! – рявкнула Мария Федоровна с укором, высокая худощавая женщина с типичным лицом ботаника, и вышла из комнаты.

Макс подумал, что лучше бы Машка промолчала.

– Папа, мы не виноваты, – Машка держалась из последних сил, то бледнея, то краснея, понимая, что от такой новости вряд ли должны обрадоваться, но чтобы так шуметь. В конце концов, по нынешним временам все бывает.

Она никогда не думала, что сама окажется в таком положении. Всю сознательную жизнь Маша стремилась быть правильной, в детстве она являлась маленькой послушной девочкой, затем она хорошо училась в школе, и только в старших классах неожиданно взбунтовалась. Она посмотрела на Макса и закусила губу, вспоминая, как выходила из берегов именно весь десятый и одиннадцатый класс, как часто у нее бывали с ним стычки, и она ненавидела его неистово, яростно. Ей так хотелось ему отомстить за воспитательный урок в подсобке, что она никак не могла остановиться. А потом все это неожиданно закончилось на студенческом посвящении, и все пять лет она оставалась такой же, как и всегда, пока три месяца назад опять не встретила Макса. И теперь это уже было совсем не детской местью, а самой настоящей жизнью. Плохой ситуацией, где ее прекрасное будущее летело в тартарары по ее же вине.

– На аборт!!! – рявкнул «тесть».

И Макс подумал, что это было большое облегчение для всех, но было поздно. Срок беременности почти три месяца.

От слов отца Маша вжалась в кресло, совсем побледнев и сведя коленки. Аборта она боялась, но также ей страшно стать матерью-одиночкой. У нее не было никаких претензий к Максу, не было и надежд. Все те проблемы, что она ему причинила в школе, не лезли ни в какие ворота по сравнению с нынешней ситуацией. И хотя он тоже был в этом повинен, выглядело это все так, словно она продолжала ему мстить. И за что? Она тяжело вздохнула, не совсем понимая, чему улыбается Макс, может быть он впервые в жизни радуется, что она наказала саму себя? Что ж Маша не была удивлена.

В комнату влетела Мария Федоровна с валокордином и стаканом воды, а бабушка, как понял Макс – мать Ивана Валерьевича, подняла голову от вязания и сквозь толстые линзы оглядела присутствующих.

– Аборт – это грех, – заметила она. – Я против.

– Ну что ты так нервничаешь, Ваня, – капая в стакан лекарство, успокаивала Мария Федоровна. – Ну не специально же они.

– А вино тоже не специально?! Что прикажешь делать? Жизнь ведь загубят.

О чем говорить, что они с Машкой ненавидят друг друга с детского горшка, что напились «случайно», что Владику позарез хотелось Машку, а получилось с ним. И «напились» – громко сказано, по паре фужеров всего выпили. Макс не смог не улыбнуться, и ведь это был не первый их раз. Первый у них был намного раньше, тот, за который им обоим было стыдно и о котором они старались не вспоминать.

– Что ты лыбишься? Что лыбишься? Ты видишь, все побоку!!! Этому… этому…

Тут Машка заревела, тихо, давясь всхлипами и соплями, краснея. Она всегда легко краснела, даже на физкультуре, и теперь, став молодой красивой женщиной, она краснела по любому поводу.

Бабулька громко вздохнула, и, словно смирившись с невозможностью планируемого, отложила спицы и нитки в сторону.

– Ладно, хватит пыль сотрясать. Все вон, – произнесла она на удивление не старческим, командным голосом. – Маша, в комнату.