— Привыкать не хотелось бы… — откровенно признался Кушнарев.

— А чего бы вам хотелось? — задетый за живое, спросил Лев Михайлович.

— Служить по своей специальности.

— В разведчики, что ли хотите? — пряча усмешку, спросил Доватор, незаметно наблюдая за командиром.

— Вы угадали, товарищ генерал. Сами понимаете, скучно будет на комендантской должности. Штаб охранять, помещения подыскивать…

Пограничник блеснул черными, в густых ресницах глазами и улыбнулся.

Доватору захотелось именно такого человека иметь своим личным адъютантом. Ему можно было многое доверить и во многом на него положиться, но Лев Михайлович понимал, что старшему лейтенанту действительно будет скучно на адъютантской должности. Ее добивались многие, а этот, вместо того чтобы с благодарностью согласиться, упорно отказывается.

Лев Михайлович усмехнулся, подал Кушнареву руку и, пожимая ее, сказал:

— Хорошо, принимайте разведэскадрон. Кстати, там есть кобылица Урса, никто объездить не может. Попробуйте. Только предупреждаю: лошадка строгая.

— Есть принять разведэскадрон и объездить строгую кобылицу! — отчетливо повторил старший лейтенант.

Попросив разрешения уйти, он вышел спокойно и неторопливо, ни разу не шевельнув туго затянутыми в ремни плечами.

— Молодец! — удовлетворенно улыбаясь, проговорил вслед Лев Михайлович. — С таким воевать можно!

Спустя несколько минут, направляясь в штаб, Доватор встретил Буслова.

— Товарищ генерал, разрешите обратиться по личному вопросу. — Буслов был немного взволнован и заметно нервничал.

— Да, да. Что случилось?

— Я, товарищ генерал, насчет Шаповаленко. Прошу, товарищ генерал, оставить его в разведке, он…

Буслов не договорил. Помолчав немного, в замешательстве принялся объяснять Доватору, что Шаповаленко замечательный товарищ. Во взводе его все любят. Сам он тоже сейчас очень печалится и ругает свой неугомонный характер.

Доватор удивленно поднял брови. Серые глаза его потемнели. Смягчая резкость голоса, он негромко, без строгости спросил:

— А вы знаете, что в армии за товарища просить не положено?

— Знаю, товарищ генерал. Его вопрос — это и мой тоже. Я как будто это за себя прошу…

— Собственно, как это понять? — зорко всматриваясь в лицо разведчика, спросил Лев Михайлович и еще более удивился.

Широкое, открытое лицо Буслова потеряло обычное добродушие, оно выражало явную озабоченность и даже суровость.

— А так, что мы с нам одинаково думали. Только он, смелый и пожилой человек, сказал, а я промолчал… Столько имеем войска, оружия, а отходим и боя не принимаем. Почему, товарищ генерал? Почему отпора не даем?

Буслов поднял на Доватора спокойные светлые глаза и, плотно прижимая ладони к синим кавалерийским брюкам, ждал ответа.

Доватор поджал губы и, шевельнув под буркой плечами, резким движением отбросил полы, зацепив большие пальцы за жесткие края поясного ремня. Руки мелко и напряженно дрожали. Ему только теперь стал понятен смысл полученной утром анонимной записки:

«Товарищ генерал!

Вас любят и уважают все кавалеристы. У нас сердце обливается кровью, что мы отходим и отдаем нашу землю проклятому фашисту…» Далее анонимный автор предлагал не отходить, а бороться до последней капли крови.

Доватор увел Буслова к себе на квартиру и, развернув карту, терпеливо начал разъяснять ему, что немцы прорвали фронт и стремятся захватить Москву. На участки прорыва они стягивают большие силы, которые трудно сдержать. Там идут жесточайшие бои.

— А почему пехота и мы идем куда-то? Надо подсобить, — упорствовал Буслов.

— Нельзя оголять этот участок. Командование сохраняет силы для решительной схватки.

— Это верно, тогда и тут немцы могут хлынуть.

— Безусловно, могут.

Под конец убежденный во всем Буслов снова вернулся к просьбе о своем друге. Выслушав его, Доватор сказал:

— Ладно. Оставляю. Только предупреждаю, что все эти нелепые выходки надо прекратить. Наказывать буду.

В сущности говоря, Лев Михайлович никуда отправлять Шаповаленко не собирался, но острастку следовало дать.

Буслов ушел от генерала успокоенный, довольный тем, что ему удалось вовремя заступиться за товарища.

Но Доватор на этом не успокоился. Он знал, что большинство бойцов и командиров подавлены отходом наших войск. Молчаливый и настороженный укор заметен и в глазах местных жителей, измученных бомбежками и неизвестностью. Многие колхозники не верили, что враг придет к ним сюда, поэтому своевременно и не эвакуировались. А сейчас чудовище войны надвигалось на их родные дома, уничтожало все добытое великим созидательным трудом.