— Товарищ полковник! Только что принял: немецкая, от вашего имени!..

Доватор прочитал радиограмму, лицо его исказилось.

Гитлеровцам стало известно место высадки десанта. Оно находилось за непроходимым болотом, в Демидовских лесах. Туда была отправлена только небольшая группа разведчиков под командованием Захара Торбы, которая должна была сигналить самолетам и прикрыть высадку. Разведчиков было всего девять человек с одним ручным пулеметом.

— Положение, товарищи, сложное, — сказал Доватор, собрав командиров на совещание. — Фашистам известно, что должна высадиться десантная группа. Они, разумеется, расстреляют парашютистов в воздухе и захватят груз, имеющий специальное назначение, а также боеприпасы, предназначенные для нас и для окруженной части, находящейся в лесах Белоруссии. Операция должна состояться завтра, в восемь часов утра. Нет никакого сомнения в том, что немцы придут, чтобы встретить наши самолеты. Мы не в состоянии этому помешать, у нас потеряна радиосвязь, и все же… — кулак Льва Михайловича мелькнул в воздухе, — и все же мы обязаны выручить десантников!

Взглянув на Плотвина, Доватор спросил:

— Как вы думаете, подполковник?

— Обязаны выручить, — отозвался Плотвин.

Осипов тер ладонью небритую щеку, хмуро молчал. Ничего не могли ответить и другие. Обстановка была ясной и, по существу, безвыходной, но Доватор напряженно ждал ответа. Он был сильно возбужден, на губах мелькнула усмешка.

— В пределах обычных норм, военных правил и представлений, — сказал он, — задача неразрешимая, и гитлеровцы с полным основанием могут торжествовать. Но нет такого положения, из которого не было бы выхода. Гитлеровцы прежде всего догматики и педанты. Они рассуждают так: «Мы окружили группы кавалеристов, отрезали их друг от друга и ликвидировали опасность соединения с десантной группой. Дело выиграно, беспокоиться не о чем. Конницу мы уничтожим методически, десант ликвидируем завтра». Прибудут они к месту высадки десанта точно к сроку, минут за пятнадцать двадцать до восьми… Готов держать пари, что это будет именно так!

Карпенков посмотрел на Доватора с недоумением.

— Пусть немцы прибудут даже в девять, в десять, они все равно не опоздают.

— Может быть, может быть… — согласился Доватор и тут же добавил: Распорядись, начальник штаба, чтоб во всех полках и эскадронах зажгли небольшие костры!

Командиры, переглядываясь, невольно поднимали головы к небу: над лесом беспрерывно гудел «костыль».

— Вы это всерьез, Лев Михайлович? — шепотом спросил Карпенков.

— А мы всегда всерьез приказываем!.. Зажечь костры и варить обед, накормить людей и приготовиться к маршу. По местам, товарищи командиры, будем палить костры!..

Над верхушками деревьев повисла густая, смешанная с дымом пелена тумана. Стрельба утихла. В тихом шелесте леса и треске сучьев внятно слышался сдержанный людской говор, звон котелков, лошадиное всхрапывание.

Сидя у костра, Доватор сквозь редкие кусты видел, как разведчики свежевали конскую тушу. «Значит, поджариваем шашлычки…» Из накопившихся за день впечатлений перед ним теперь начал вырисовываться неясный, тревоживший душу вывод: как он сумеет выйти из создавшегося положения? Что думают обитатели этого чутко настороженного леса, готовящиеся жарить конское мясо, когда кругом затаились враги? Жуткой и враждебной казалась эта зловещая тишина. Доватор понимал, что, когда костры разгорятся, немцы обнаружат их и накроют артиллерийским налетом. Надо было во избежание излишних жертв немедленно уходить. Но люди были истомлены, голодны, а предстоял тяжкий, требующий нечеловеческих усилий путь через болото… На душе у Льва Михайловича было угнетающе тяжело, однако подошедших к костру Алексея, Нину и Катю он встретил приветливо.

— Присаживайтесь, девушки!.. И ты, Алеша, садись… Как это в песне поется: «Сядь-ка рядом, что-то мне не спится, письмо я другу нынче написал, письмо в Москву, в далекую столицу…» — Последние слова Лев Михайлович произнес серьезно, задушевно.

Помолчали. Неожиданно Доватор порывисто поднялся. Взглянув на часы, круто повернулся и зашагал в темноту.

От костров летели вверх искры, потрескивая, взвивались до самых макушек елей, мерцали и гасли, точно крошечные звезды.

Немцы сделали в разных направлениях несколько артналетов и неожиданно затихли.

— Дай, немец, хоть махану зварить! — ворчал Шаповаленко.

Засучив рукава, он потрошил убитую снарядом лошадь. Ему помогали Яша Воробьев и Буслов. Салазкин и дед Рыгор разжигали костер. Петя, весь выпачкавшись в винтовочном масле, потел в сторонке над сборкой автомата.

Измученные непрерывным обстрелом, бомбежкой и голодом, казаки радостно приняли разрешение палить костры. У костров собирались люди, прилаживали котелки, жарили на шомполах шашлыки. Ночной костер в лесу всегда располагает к благодушию.

— А зараз стал бы ты исты борщок? — спрашивал Филипп Афанасьевич Яшу. — Ну, такий украинский борщок: с петрушечкой, с баклажанчиком, с укропчиком, огурчиком, лучком, перчиком?..

— Нет, — ответил Яша. — Пельмешки сибирские, вот это да!

— А ежели уточку, испеченную в золе, на охоте? — вставил Буслов.

— Тилько в борщок я покладу не свининку, а кусочек от цего сивого меринка, — продолжал Шаповаленко. — Добрый был конек, помяни господь его душу!

— Пока ты колдуешь над костром, они тебе покажут. Смотри, опять!.. Салазкин не договорил. Неподалеку с грохотом разорвался снаряд.

— Тушите костры! Что, в самом деле? — крикнул Салазкин.

Казаки притихли. Некоторые нерешительно подбрасывали в огонь мелкие веточки. Буслов подошел к Салазкину, тихо, но внятно проговорил:

— Костер велел разложить полковник и тушить не приказывал. Он тоже жгет — и бумагу пишет, умирать не собирается.

Отойдя в сторону, он взял охапку хвороста и бросил на костер. Огонь, подхватывая сухие ветки, буйно взмыл кверху. Послышался довольный смех. Распахнув полы бурки, положив руки на плечи деду Рыгору, у костра стоял Доватор.