Вовка в тот раз, помнится, только раз глянув на пионерскую грудь старосты, выдающуюся на фоне всех без исключения сверстниц, и являющуюся предметом их тайной зависти, был сражен сразу и наповал. Счастье его, однако, продлилось недолго, как и быстро потерпевшие полное фиаско планы эту грудь хотя бы потрогать. Фомушкина гулять с ним вечерами гуляла, до дома провожать себя дозволяла, разговоры разговаривала, помощь свою в усвоении учебного материала предлагала, но не то, что до груди своей допустить, она даже и поцелуев с Кузьмой, похоже, не планировала. Ну, или рассчитывала на более длительный и упорный приступ со стороны ошалевшего поначалу Вована. Он же дураком не был, довольно быстро раскусил ее хитрые пионерские планы и разочаровавшись до глубины души ее коварством, отношения с ней прекратил, с видом опытного ловеласа рассказывая всем вокруг, что она ему, дескать, надоела – прилипла к нему, понимаешь, как банный лист! Народ слушал, кивал, но, в основном, в его версию не верил, зная его в этом плане совсем с другой стороны.

К сожалению, никакого другого опыта в любовных вопросах у Кузьмы не было, так и старел друг нецелованным. А поэтому и дельного совета в сложившейся ситуации дать не мог в силу собственной некомпетентности. Так что получалось, что Егору рассчитывать надо лишь на себя самого. А в себе он почему-то сейчас был совсем не уверен – робел.

Не то чтобы сам Егор был сильно компетентным в любовных делах, но на фоне товарища он выглядел почти специалистом. Опыт нескольких «гуляний» с девчонками и связанных с ними свиданий, поцелуев, обниманий и душевных записок солидно смотрелся за его плечами, и заставлял остальных с уважением прислушиваться к его мнению по такому волнующему юные души вопросу.

Так что, в сухом остатке получается, что посоветоваться ему и не с кем, поскольку его достаточно скудный опыт в этом вопросе все же явно превышал опыт практически любого из его знакомых. Ну, если, конечно, не принимать всерьез их хвастливые рассказы о собственных похождениях, рожденные в основном их же собственным подростковым воображением и частично почерпнутые из разных фильмов, книг, либо из таких же фантазий друзей.

Пока Егор рассуждал, прикидывал так и этак, прозвенел звонок. А на перемене, очень важная от порученной ей миссии пятиклассница вручила ему записку от Ольги. Чуть подрагивающими пальцами он развернул четвертинку тетрадного листа в клеточку и прочитал выведенные красивым девичьим почерком слова: «У нас сегодня вечер будет в 6 часов. Приходи, если хочешь. О.».

Сердце отчаянно заколотилось, Егор дважды перечитал текст, и аккуратно сложив записку, задумчиво убрал ее в карман. Он знал, что сегодня у десятиклассников вечер, посвященный предстоящему Новому году, и что там будет играть школьный вокально-инструментальный ансамбль. Объявление об этом висело на первом этаже. Вот только как он, восьмиклассник, будет чувствовать себя среди десятиклассников? С Надей, например, они только по улицам гуляли, иногда заходя к ней домой, когда родаков не было, чтобы нацеловаться всласть в тепле и уюте.

Однако мысли о том, чтобы игнорировать приглашение, у Егора даже не возникло. Но надо было кого-то взять с собой для храбрости. Пожалуй, как ни крути, лучше всего подойдет Кузьма, его самый преданный друг, поскольку остальные могут на такое дело и не подписаться.

Оля Лаврентьева, которой, вопреки уверенности Егора Соколова, семнадцать лет еще не исполнилось, хотя до дня рождения оставалось лишь несколько месяцев, несмотря на этот факт, полагала себя человеком достаточно взрослым и вполне самостоятельным. А кто в этом возрасте думает о себе, как о ребенке?

Однако, случилось так, что она никогда ранее не слышала даже о том странном и необъяснимом серьезной наукой феномене, когда женщины иногда влюбляются в тех, кого жалеют. А объяснениями такой несерьезной науки как психология никто в СССР не заморачивался, и о людях с эмоциональной амплитудой зрительного вектора знать не знал 1 . И потому особенности сложной и противоречивой женской природы она пока еще только постигала по большей части исключительно опытным путем. Поскольку ни в школе, ни дома об этом ничего не говорили, не считая, конечно, безобидных пестиков и тычинок на уроках ботаники. Видимо, разумно полагая, что, поскольку самих их (учительниц и мам) никто ничему такому в юности не учил, то нечего и ребенку голову всякой пошлой ерундой забивать. Придет время, сама все поймет и во всем разберется, так же, как они в свое время. Так оно, в общем, испокон веков и получалось, независимо от того, хорошо это или плохо, через набивание шишек физических и сердечных, то есть – чувственных.

Но, кроме государственной средней школы имени № 1 имени Владимира Ильича Ленина, которую Оля уже заканчивала, была еще и другая школа – школа жизни, уроками в которой служили собственные ошибки учащихся этой всеобщей школы человечества, из которых по умолчанию и предполагалось извлекать для себя такой необходимый в будущем жизненный опыт. Схема, в общем, классическая, давным-давно озвученная гением русской поэзии Александром Сергеевичем: «опыт – сын ошибок трудных». Или, как образно выразился другой гений из Америки: «Кошка, однажды усевшаяся на горячую плиту, больше никогда не сядет на горячую плиту. И на холодную тоже» 2 .

А случилось вот что. Случай, надо сказать, неординарный в ее жизни, в том смысле, что произошел сей казус, повлекший за собой цепочку неожиданных последствий, с нею впервые. Однажды Ольга с мамой, которую она сопровождала по ее просьбе-указанию, за какой-то надобностью (причина из Олиной головы вылетела напрочь) зашли к маминой знакомой в районную больницу, где та работала медсестрой, и в приемном покое встретили еще одну мамину знакомую, которая была с сыном, на вид – Олиным ровесником. Это только потом она узнала, что внешность оказалась обманчивой, и мальчишка на самом деле был младше ее на целых два класса и почти на два года. Но было уже, как пел тогда суперпопулярный Владимир Высоцкий, поздно.