«Сам я как-то уберегся, может быть – потому что весил 12 стоунов [12] с лишним и неплохо боксировал…» [13] .

В-третьих, умел держать себя в руках, не давал себе распускаться – а это ценится в любом общежитии, от школьного до лагерного. И, в-четвертых, находился под неусыпной защитой старшего брата, который, напишет Вудхаус в одном из своих ранних рассказов, «не давал мне лезть на рожон и не спускал с меня глаз, точно полицейский».

Что скрашивало жизнь Вудхауса в закрытой школе, которая – мы хорошо себе это уяснили, читая английскую литературу, – далеко не сахар? Достаточно вспомнить того же Киплинга, Моэма, Грэма Грина, очень многих, с трудом переносивших ее тяготы, сохранивших в памяти до конца дней страдания, страхи, унижения от дедовщины, не меняющихся веками бытовых неурядиц и палочной дисциплины. Скрашивали три вещи: дружба, чтение, спорт.

Друг появился очень скоро – Уильям Таунэнд. Хилый, глуховатый, близорукий, как и Вудхаус, – про таких говорят: «бледная немочь». Бездарный художник, плодовитый, но довольно слабый писатель и верный друг, Таунэнд боготворил Плама, тянулся к нему и всю жизнь был ему предан. А Вудхаус в ответ на его преданность и нескончаемые похвалы помогал другу сводить концы с концами, оказывал не только материальную, но и моральную поддержку и давал ему литературные советы, которые, впрочем, далеко не всегда шли Таунэнду впрок. Ну и делился, конечно же, самым сокровенным; человек закрытый, только для друга Плам делал исключение. Друзей, как известно, много не бывает – иначе какие ж это друзья? Вот и у Вудхауса друг на протяжении всей его долгой жизни был, в сущности, только один – Уильям Таунэнд. Гай Болтон, Пол Рейнолдс, Маккейл, с которыми «по работе» Плам будет связан гораздо больше, чем с Таунэндом, и которые, как правило, будут не хуже Таунэнда осведомлены о его делах, на друзей, тем не менее, «не тянули»; это приятели, товарищи, коллеги – никак не друзья. Полушутливый-полусерьезный тон («Смеюсь над тобой, но ведь и над собой тоже») Вудхаус будет позволять себе только в письмах Таунэнду.

С чтением тоже всё обстояло благополучно: неподалеку от колледжа, на железнодорожной станции «Вест-Далидж», имелась книжная лавка, а в ней – свежие номера популярнейшего «Strand Magazine» с очередным приключенческим романом Райдера Хаггарда или с вожделенным Шерлоком Холмсом.

Спортивная жизнь Вудхауса в колледже – бег по пересеченной местности, бокс, крикет – тоже складывалась лучше некуда. Плам, даром что рассеянный, задумчивый, с виду нескладный «толстячок», отлично бегал, превосходно играл в крикет, занимал первые места в соревнованиях по прыжкам в высоту. И, несмотря на сильную близорукость, бесстрашно и умело боксировал, играл в футбол, был членом команды, которая в 1900 году выиграла первенство колледжей графства по регби. Неслучайно его литературным дебютом явился подробный и, понятно, остроумный отчет в школьном журнале о футбольных матчах за Юниорский кубок (1894). И не только играл в регби и футбол, но и неистово, до самой старости болел за крикетную и футбольную команды своей alma mater. Спортивные успехи Далиджа представляли для него куда больший интерес, чем, скажем, вопросы внешней политики («Я всегда отличался социальной отсталостью»), что ему и самому казалось несколько странным.

«По-твоему, разве не странно, что если сегодня я о чем и думаю, то не о судьбах мира или о судьбе моей собственной? А о том, что у Далиджа в этом году неплохие шансы одержать верх во всех школьных матчах и тем самым побить рекорд 1909 года», – признаётся он, уже 65– летний, в письме Таунэнду 20 ноября 1946 года.

Вудхаус, однако, не был бы Вудхаусом, не отдавай он себе отчет в этой своей слабости – или, как писал Оруэлл в 1945 году в статье «В защиту Вудхауса», «одержимости своей старой школой».

«Я являю собой наглядный пример задержки развития. Умственно, сдается мне, я с восемнадцатилетнего возраста не продвинулся ни на шаг». [14]

Еще как продвинулся. В Далидже успехи в боксе, крикете и регби сочетались у него с ничуть не менее впечатляющими успехами в изучении классических дисциплин. Плам читал в подлиннике Эсхила, Аристофана, Платона, летом 1897 года был даже награжден стипендией в размере 10 фунтов (сумма, во всяком случае для школьников, по тем временам немалая) для «более глубокого освоения классических дисциплин». Недюжинной эрудицией он со временем «поделится» со своим любимым Дживсом, у которого имелись цитаты из классики на все случаи жизни. Читал, разумеется, не только античную литературу; настольными книгами, помимо печатавшегося в «Strand» занимательного чтива и стихов любимых Браунинга и Теннисона, были «Пиквикский клуб» Диккенса, «Трое в лодке, не считая собаки» Джерома К. Джерома, рассказы Гектора Манро – не эти ли авторы привили ему вкус к литературе смеха?

Имелось у Вудхауса еще одно увлечение – комические оперы Гилберта и Салливана. Не раз – в одиночестве или вместе с Таунэндом и Армином – отправляется он на другой конец города послушать «Пейшенс» [15] и другие знаменитые оперетты в «Савойе» и в «Хрустальном дворце» – не всё же корпеть над Фукидидом (которого мальчики окрестили Тьфукидидом), Чосером или «Королевой фей».

«Я тогда думал, – напишет он много позже про «Пейшенс», – что лучше ничего на свете не бывает. С ума сходил от радости».

Своим наставникам он нравился – не столько даже громкими академическими успехами, сколько покладистостью, выдержкой, похвальной дисциплинированностью. Таких, как Плам, в Англии называют «серединкой класса», а у нас – «крепкими хорошистами». О том, что «Толстячок» был крепок, мы уже говорили. «Хорошистом» же его можно назвать не только потому, что учился он на «хорошо», но и потому, что был со всеми хорош, ладил и с одноклассниками, и со старшеклассниками (что не просто). И – скажем, забегая вперед, – всю жизнь будет, не слишком себя утруждая, ладить со всеми, от одноклассников, сослуживцев и соавторов до немецких солдат и надзирателей во французских и бельгийских тюрьмах и лагерях. «Самый важный человек в школе», – говорил про Вудхауса, имея, вероятно, в виду его «покладистость», восторгавшийся им Таунэнд.

Хорош Плам был и с учителями. Особенно с тремя. И каждый из этой славной троицы сыграл в жизни Вудхауса немалую роль. Все трое были не просто учителя, а воспитатели, наставники, какими часто бывают носители гуманитарных знаний и гораздо реже – знаний естественных.

Появление в классе Филипа Хоупа, преподавателя латыни и греческого и, по совместительству, главного библиотекаря колледжа, не могло не вызывать у учащихся громоподобный хохот. Ураганом врываясь в класс, Хоуп, точно клоун в цирке, балансировал десятками книг, которые неизменно нес в обеих руках и то и дело ронял. Особой ловкостью он и правда не отличался, зато виртуозно владел искусством перевода латинских и греческих авторов на английский и обратно – это благодаря ему Вудхаус выучился с легкостью, почти как по-английски, писать на древних языках, что, впрочем, в жизни ему пригодится не слишком.