– Добрый вечер, Зинаида! Вы сегодня занятие по скандинавской ходьбе пропустили, – тренер казался взволнованным.

– Пропустила, – ответила Зиночка. – Сама решила прогуляться.

– Сама или с новым знакомым из пятьдесят третьего номера? – нагло поинтересовался знаток Байрона.

Князева иронично приподняла бровь, демонстрируя, что вопрос ей не понравился.

– Простите за навязчивость, но мне показалось, что между нами есть что-то общее, и я бы хотел пообщаться с вами поближе, – он сменил тон, придав голосу интимности.

– Вам показалась, – отрезала Зиночка, вспомнив его вчерашнее состояние и рассказ Эммы.

– Понятно, новый знакомый бьёт рекорды…

– Мне данный разговор неприятен. Доброй ночи!

– А в музыкальный салон? А насладиться классической музыкой? – в тоне зазвучала издёвка.

Зинуля молча шагнула в кабину лифта и строго посмотрела на Марата, который стоял не шелохнувшись и смотрел ей в глаза до тех пор, пока створки лифта не сомкнулись.

«Ни черта я людях не понимаю! – подумала Князева. – Клюнула, как малолетка, на любителя поэзии… Хорошо даже, что всё именно так вышло…»

Она доехала до своего этажа, но выходить передумала. Спустилась на два пролёта вниз и направилась в номер к Шталь…

За дверью сорок четвёртого номера было тихо. Зинуля постучала.

Послышались шаркающие шаги, и дверь открылась.

Эмма – в том же глухом свитере и джинсах, в каких была на ужине, – молча пропустила Зинулю в комнату и закрыла дверь.

В душной комнате пахло алкоголем. На тумбочке возле кровати стояла початая бутылка виски и стакан с остатками коричневой жидкости. На полу – раскрытая дорожная сумка с аккуратно уложенными вещами. Лицо тамады с красными опухшими глазами было мокрым от слёз.

– Эмма, что происходит? Ты куда собралась на ночь глядя? – взволнованно проговорила Зина. – Я хотела тебя на выступление Эллады позвать…

Она не успела договорить, как Шталь разрыдалась с новой силой и уселась на кровати, закрыв лицо руками.

– Эмма! Да что с тобой? Ты целый день сама не своя.

– Я так не могу, я так не могу… Я держалась. Ей богу… Я держалась. Но у меня не получится. Я хотела уехать, но понимаю, что и уехать не могу. Мне так плохо! Мне ужасно, Зина! Мне даже некому рассказать… Потому что такой позор и такой стыд… Его не пережить!

Шталь потянулась к стакану и залпом допила виски.

– Я теперь – прокажённая… Виски будешь? – она хотела встать, но Зиночка сама взяла со стола стоявший около графина с водой стакан и, плеснув себе на донышко, поинтересовалась:

– Я так понимаю, прощаемся? Ты решила уехать, а причину сказать не можешь. Что-то дома случилось? Только как ты сейчас поедешь за рулём?

– Дома – Гриша! – скривившись, словно от невыносимой боли, произнесла Эмма. – Спросит: «Почему раньше срока?»

– Прости, подруга, но я ничего не понимаю, – призналась Зиночка. – Ты или рассказывай, или я ухожу.

– Стой! Останься! – испуганно пробормотала Шталь. – Не уходи! Я расскажу! Мне нужно рассказать… Только дай клятву, что никто и никогда не узнает то, о чём я скажу. Понимаешь, город маленький, меня все знают, и я могу всё потерять… Понимаешь, и Гришу, и работу… Всё!

– Странно… – тихо произнесла Зина. – Но ты сама говорила, что приехала «зажигать» и ничего не боишься… С чего вдруг такие перемены?

– Дура была, – огрызнулась Эмма.

– Понятно, значит, всё-таки я была права, и ты вчера с кем-то «позажигала»… Но с чего ты решила, что все об этом узнают? Обещаю, что никому не скажу.

– Не так! – словно не слыша её слов, горячо зашептала Эмма. – Не так! Поклянись самыми близкими тебе людьми, что будешь хранить тайну.

Она налила себе спиртного и выпила залпом.

– Позажигала, говоришь! А такое видала? Как мне теперь домой? Что Грише сказать? Врать и выкручиваться?

С этими словами она стянула с себя свитер и расстегнула джинсы.

Зина застыла от ужаса и страха. Всё тело Шталь было покрыто ссадинами и припухлыми синяками.

– Кто тебя избил? – наконец взяв себя в руки, спросила Зинаида.

Механическим движением она уже доставала из кармана телефон.

– Нужно снять побои и заявить в полицию, у меня в нашем горотделе знакомый подполковник. Очень хороший знакомый…

– Не смей никуда звонить! – отчаянно взвизгнула Эмма. – И никакого заявления я писать не буду, и ни в какую больницу не поеду. Никогда! Понимаешь? Никогда!