Сад и дворец были залиты алым цветом, так сильно напоминавшим кровь, что у меня опять перехватило дыхание. Зажмурившись, я старалась дышать размеренно и ровно.

Прав был тот дракон из ИСБ – мне бы поправить мозги.

Отступив на шаг, я нащупала прохладную дверь, сместилась в сторону и, прислонившись к стене спиной, сползла вниз. Алые проблески расцветали на веках.

Обратиться к менталисту я не могла. Даже если снять с меня все амулеты – на мне разновидность щита правителей. Обычная технология его наложения состоит из двух этапов: создание лабиринта защитных укреплений в создании объекта и стирание информации о его конфигурации у создавшего его менталиста. Так достигается максимальная защита для обычных существ, хотя и её при должном умении можно разрушить. Правда, разум носителя щита при этом будет необратимо повреждён.

Нам такой щит помешал бы сливаться ментально, но сильные ставят его лёгкий вариант и не стирают воспоминания о структуре, что позволяет оставаться открытыми для ментальных манипуляций, при необходимости закрывать часть сознания, менять структуру щита в процессе взлома и легко перенести его разрушение. А при необходимости – стереть память и личность, но не выдать секретов.

Или воздействовать на сознание самостоятельно, если того требуют обстоятельства, но наличие такого щита сразу выдаст мою принадлежность к менталистам.

Я пробовала отгородиться от кошмаров о моменте смерти брата, но ничего не вышло – наша связь с Халэнном была слишком крепка, он был буквально продолжением моего сознания, и убрать ужас разрыва нашей связи можно только вместе с уничтожением моей личности.

Но страх крови – это немного другое. Как бы я ни любила семью, связь с ней была не настолько крепкой и всепоглощающей.

На веках пульсировали алые отблески предупреждающего сигнала, и внутри всё скручивалось от ужаса, а мне надо было успокоиться. Успокоиться и запереть свой страх и разрушительные ассоциации в тёмной комнате в самой глубине лабиринта моего сознания.

Кровь – это просто кровь.

Сейчас не может смешаться с тем, что было раньше.

Сирины похоронены, я никогда не смогу реально увидеть их окровавленные тела.

Поэтому кровь – это просто кровь.

Чужая.

Успокаивающая мелодия сама сорвалась с моих губ. Тихая, чарующая, приказывающая мне успокоиться…

Я поднимала стены, отсекала ассоциативные связи, выстраивала новые конфигурации лабиринта, замыкая ужас в клетку, замуровывая его за толстыми стенами.

Страх, отвращение, паника – все эти чувства мне не нужны, когда я вижу кровь.

Кровь – знак опасности, а в момент опасности я должна оставаться спокойна.

Абсолютно спокойна.

Потому что когда я встречу Неспящих – будет очень много крови, и мне нельзя терять самообладания.

Ни в будущем.

Ни сейчас.

Кровь ничего не значит.

Это была тонкая, кропотливая работа – перестроить лабиринт ментального щита правителей так, чтобы он защищал меня не только снаружи, но и изнутри. Чтобы он набрасывался на страх и прочие эмоции, запирал их, не позволяя отвлекать в самых сложных ситуациях.

Это было так трудно, что для пущей концентрации я двигала рукой, будто иглой вышивая узор – так же, как в самом начале обучения менталистике. Я представляла этот узор, возникающий в моём разуме, обзаводящемся новыми запорами и дверями.

Когда я открыла глаза, тревожные алые пентаграммы не горели. Но дворец и парк всё равно были залиты холодным красным светом – всходило солнце, мерцало на рубиновой росе. Роса покрывала и моё лицо, одежду. Караульные окружали здание. Стены вокруг парка поднялись и обросли колючками, а над всем этим будто накинули полупрозрачную сеть.

Императорский дворец перешёл в режим полуцитадели. Дело плохо.

Поднимаясь, я с удивлением ощутила покалывание в мышцах: ноги и спина затекли. Затем пришла боль от слишком долго искорёженных мужской формой костей, особенно ныл крестец и чуть продавленные для маскировки груди рёбра. Дышать было тяжело, но уже не от страха, а от самой обычной усталости.

Я двинулась по дорожке к дворцу, сбивая с неё алый бисер росы. Караульные у высокого крыльца переглянулись, но пропустили меня внутрь.

В огромном, будто помертвевшем здании было чудовищно тихо. А потом появились звуки – тревожные проблески голосов. Придворные и слуги пользовались ментальными амулетами, но даже сквозь них пробивался гнилостно-тошнотворный всеобщий страх.

У караульного возле лестницы я спросила:

– Где барон Дарион?

Пусть барон не должен мне ничего объяснять, пусть просил не выдавать наше знакомство, но в этом пропитанном страхом здании он мой самый близкий знакомый.

– В караулке.