А уж отношение к своим женщинам у мужской части обитателей Леса вообще не шло ни в какое сравнение с людским. Своих жен они холили и лелеяли, нежно оберегая и гордясь ими. Они, конечно, вступали в борьбу, если находился соперник — на рогах и кулаках выясняя отношения, но это в большей степени был ритуал, чем настоящая битва, ведь все равно, в итоге выбор делала дама, облюбованная соперниками.

Вон у того же Сажа, как с детства наблюдала Льнянка, все шесть жен: три дриады, две русалки и даже утонченная эльфийка Амирель, жили в довольстве и радости, развлекаясь на свой вкус и занимаясь любимым делом, если таковое было — и на всех у него хватало любви и внимания. Ведь за те годы, что девушка знала приятеля отца и его домашних, пусть это по местным меркам и недолгий срок, но семейство это своего состава так и не изменило. И ни одна из дам другого мужчину мужу так и не предпочла.

И она бы могла жить себе такой же спокойной и неприхотливой, полной удовольствий жизнью — стоило только согласиться с отцом и выбрать себе мужа из обитателей Леса.

Она смогла бы заняться вплотную эльфийской магией, как всегда мечтала, и отец помог бы ей.

Могла бы резвиться в озерах и реках целыми днями со своими подружками — русалками — это ж только неграмотные крестьяне считают, что те всю жизнь так и живут с рыбьими хвостами, не выходя на берег. Да плевое дело — чуть пошептать и вот они — две стройные сильные ножки, готовые нести тебя в лес танцевать под луной с дриадами! Да и обратный процесс, из ножек — в хвост, даже для той же Льнянки проблемы не составлял.

Можно будет еще и музыкой вплотную заняться. Голосок, какой — никакой у нее есть, но вот арфы и лютни она так и не освоила, только на сиринге и сподобилась научиться играть.

Времени впереди будет много…

От мысли о том, что времени у нее будет ой как много, если она останется дома, размышления ее привели вот куда: а как долго она, Льняна, с ее нетерпеливостью и стремлением бежать вперед, сможет прожить в этой спокойной, неспешной, томной атмосфере Дриадова Леса?

Как долго ее будет забавлять, и удовлетворять эта полная удовольствий, неги и плотских радостей жизнь? Как скоро она «закиснет» в этом «сладком болоте», наплясавшись, напевшись и наплетясь кос с цветами? Как скоро ей все надоест и от недовольства собой и своей жизнью она закинет подальше магические манускрипты и разругается со своими легкомысленными подружками, которые, в отличие от нее, другой-то жизни и не знали. Да что греха таить — никогда и не были предназначены к ней.

А вот ей, Льнянке, и характер дан неугомонный, с тягой к бурной, неспокойной, расцвеченной событиями жизни. И сила дана магическая необыкновенная, замешанная и на людском, и на эльфийском, и на дриадовом волшебстве.

Недаром, еще, когда она была ребенком, отец наглядел в своем хрустальном шаре, что впереди ее ждут разные события: и опасные, и интересные, и великие… стоит только отойти подальше от Леса. И условие было одно — подходящие ей для этой дороги попутчики…

Тут отец, утомленно отвернувшись от шара, произнес, прерывая ее мечущиеся мысли:

— Они.

— Что-то еще увидел? — заинтересованно спросила Льняна.

— Да нет, ничего нового… как всегда, чуть вперед глянешь — там все многокрасочно и бурно, но как через стекло, по которому дождь лупит — не разглядеть четко, — и с тоскливой озабоченностью посмотрел на дочь, — все никак осознать не могу, что время пришло — ты ж такая молоденькая еще!

— Пап, наверное, нам пора идти… — тихо напомнила Льняна, жалея отца, но сама уже готовая к новым свершениям.

— Да, ты права. Сейчас покушаем и пойдем. Праздничная прощальная трапеза! — щелкнув пальцами, с деланной бодростью провозгласил отец, вставая с кресла.

Сатир, одернув набедренную повязку, изобразил на лице сочувственное выражение и двинулся следом за приятелем. Спускаясь по крутой лестнице, он похлопывал эльфа по плечу и, утешая, приговаривал:

— Не тоскуй, дружище, дети они ведь все такие — выросли и пфф — выпорхнули из родительского гнездышка…

«— Ага, умный больно! У самого-то сыновья хоть и своими дом-древами, но тут же, в Лесу живут. Да и куда, скажите на милость, еще могут податься рогатые и козлоногие чудища? А она уедет и Многоликий только знает, свидятся ли они с папой еще…», — плетясь за мужчинами, злилась Льнянка на Сажа с его неловкими жаленьями… и на себя, за свое радостное предвкушение будущего.

«— Что-то еще мама с бабулей скажут…»

Стоило им усесться за уже накрытый по-праздничному стол, как в столовую впорхнули цветочные феечки, неся блюда с едой.

«— О, подслушали!» — улыбнулась девушка, глядя, как те расставляют принесенные тарелки, выбирая им место меж разложенных цветов и горящих свечей.

А между тем, по двое неся каждое блюдо, феечки заставляли стол: в центре поставили запеченный на углях олений бок, обложенный поджаренными же ломтиками айвы. По бокам от громадного блюда водрузили тарелки: одну с зеленым салатом приправленным маслом и уксусом, а другую с диким рисом, кореньями и семенами, от которой шел пряный горячий аромат. Под конец примостили с одного края стола миску с малиной и горшочек с взбитыми сливками, а с другого графинчик фиалковой настойки и кувшин с напитком, в котором плавали ломтики фруктов.

— Сливки-то в деревне, чей поди, опять сперли? — весело спросила Льнянка.

— А то! — в тон ей ответил отец, но тут же добавил: — И не сперли, а позаимствовали — пора уже учиться прилично изъясняться, дочь, раз решила от деревни и Лесу в люди податься.

— Да мы лишнего не берем — ты ж знаешь! — вклинился Саж, уводя в сторону опасный разговор, боясь, что приятель опять затоскует. — Вот попробуй настоечку — моя Иинину, как всегда, сама делала. Фиалковая — полезная!

— Это ж чем она кроме немалого градуса такая полезная? — поддела сатира Льняна, поддерживая его игру и так же опасаясь болезненной темы.