В какую-то наносекунду я даже хотела попробовать повернуться на каблуке и снова исчезнуть. Но тут по коридору к нам стремительно принеслась Кнопка с развевающимися ушами, а за ней подтянулись Грейсон, Флоранс и Лотти. А ещё кое-кто со светящимися серыми глазами и торчащими во все стороны тёмно-русыми волосами.

От облегчения я чуть было не расплакалась.

Генри.

Он бесцеремонно оттолкнул Эмили в сторону и обнял меня.

– Ты снова здесь, моя сырная девочка, – промурлыкал он мне в ухо. – Я по тебе очень скучал.

Я обвила руками его шею и крепко прижала к себе, потому что это было мне необходимо.

– Ты так приятно пахнешь! – прошептала я.

Это было не совсем то, что я хотела сказать, но первое, что пришло мне в голову.

– Это не я, это те пирожки с невыговариваемым немецким названием, которые испекла Лотти.

Генри не предпринимал никаких попыток отпустить меня. А я и не возражала – я могла вечно его обнимать. Плохо только, что мы были не одни.

– Я всех приглашаю! – позвала Лотти.

Кстати, на ней были те тапочки, которые она связала для Чарльза. В последнюю минуту она решила ему их всё-таки не дарить. Потому что некоторые люди совершенно не ценят подарки, сделанные с душой, как она сказала. Это было мудрое решение, потому что сам Чарльз за день до Рождества вручил Лотти шоколадного Деда Мороза, завёрнутого в фольгу. Малюсенького Деда Мороза. По сравнению с ним японская кошка-талисман была просто драгоценностью.

– Это маленькая импровизированная вечеринка в честь вашего возвращения, наши лыжные зайки!

Глядя на нас, Лотти просто сияла. Если она ещё и тосковала по Чарльзу, то хорошо это скрывала.

– Мы даже почти разучили приветственную песню. – В голосе Флоранс невозможно было не услышать насмешку. – Но какое вообще слово рифмуется со словом «зайки»?

– «Попрыгайки», – предложил Грейсон.

– Глупости, – сказала Эмили, и я чётко представила себе выражение её лица, хотя и не могла его видеть.

– Нет, «глупости» не рифмуется. А вот «хозяйки» – да. И «лужайки», – сказал Грейсон, а я легкомысленно хихикала, уткнувшись в свитер Генри.

Ах, как же хорошо снова быть дома!

– Ага, «зайку бросила хозяйка…», – закончила Мия. И толкнула меня в плечо: – Эй, зайки, вы перекрыли путь к пирожкам!

Эти немецкие пирожки оказались огромными пышками со сливовым повидлом, с хрустящей корочкой, и в следующие двадцать минут жизнь была просто прекрасна. Сидеть на кухне с самыми любимыми людьми, наслаждаться горячим шоколадом и вкусной выпечкой – в этот момент я не могла себе представить ничего лучше.

Все говорили, перебивая друг друга. Мия (с набитым ртом) сочиняла дальше про наш лыжный отдых. Флоранс рассказывала о вечеринке, которую собираются устроить в феврале на их с Грейсоном восемнадцатилетие, а Лотти – о баварском крем-супе, который она хотела наколдовать для нас завтра.

Я ни на миг не отпускала Генри: мы держались за руки под столом, слушали, смеялись и обменивались многозначительными взглядами, и после второго пирожка я поняла, что сейчас просто лопну от счастья. Может быть, не только от счастья, потому что эти пышечки хоть и казались лёгкими, но в желудке как будто становились вдвое больше. Я почувствовала, что, совершенно того не осознавая, расплылась в сытой счастливой улыбке.

Но на этом и закончились двадцать счастливых минут.

– Я под впечатлением, Лив, как ты ловко справляешься! – сказала Эмили, сидевшая напротив меня. Она съела только половину пышки, орудуя ножом и вилкой, и это означало, что они с Грейсоном не держались за руки под столом. – Я была о тебе другого мнения. Респект!

Что она имела в виду?

– Знаешь, в семье Зильбер кое-что умеют, – осторожно возразила я. – Но думаю, что третью пышку я уже не осилю. Так что ты больше должна гордиться Грейсоном. Если я правильно подсчитала, он уже четвёртую уписывает.

– Пятую, – поправил Грейсон с полным ртом. – И я уже до этого…

Эмили перебила его:

– Я поражаюсь не количеству калорий, которое ты поглощаешь, Лив, а твоей беспечности.

«Беспечность» – это слово недавно употребила Рыся (сожалея, как это мимо неё прошло то обстоятельство, что Эрнест и мама были парой), поэтому я знала, что оно означает: непринуждённость, беззаботность, разгильдяйство. Вот так.

– В каком смысле? – недоверчиво спросила я.

Генри крепко сжал мою руку и предпринял попытку встать:

– Может, пойдём наверх в твою комнату и… м-м… разберём чемодан?

Эмили смотрела на меня, не отводя глаз и даже не моргнув, совершенно не обращая внимания на тот факт, что Грейсон уставился на неё так, будто хотел насадить на вилку.

– Эм! – угрожающе произнёс он.

– А что такого? Я просто сказала, что я поражаюсь ей. – Эмили всё ещё смотрела мне прямо в глаза. – Я не думаю, что кто-нибудь другой мог бы оставаться таким спокойным, если бы его сексуальную жизнь открыто обсуждали. – Она добавила с изящной улыбкой: – Или, точнее, отсутствие сексуальной жизни.