Шрифт:
Арма перебила его:
– Будете апелсинный сок, мисье?
– Да, спасибо.
Он отложил газету и, схватив ломоть поджаренного хлеба, густо намазал его маслом.
– Вот же фрукт! – не успокаивался он. – Подумать только, прошелся под ручку с президентом Франции, и раз – на первую полосу! А знаешь, что хуже всего? Лев не просто так нос задрал. Вчера он не пришел в офис, никому не сообщив, что у него дела в ООН. Кристине пришлось отслеживать его передвижения, чтобы понять наконец, чем он занят.
Анастасия растерянно посмотрела на мужа, восторгавшегося Левовичем, с которым она наставляла ему рога, – в сущности, и он и она были влюблены в одного и того же человека. Ей стало неловко, и она поспешила сменить тему.
– Как прошел вечер? Ты ведь поздно вернулся, да? – спросила она, изображая святую невинность.
– В полчетвертого, – ответил он. – Еле живой.
– Чем ты занимался до полчетвертого?
– Не могу сказать. Ну ладно, тебе могу. Представляешь, вчера Синиор Тарногол попросил меня об услуге. Что-то страшно важное. Это тот самый пустячный вопрос, о котором я говорил тебе в ресторане.
– И что за услуга? – поинтересовалась Анастасия, с тревогой спрашивая себя, на что готов пойти ее муж, чтобы повлиять на решение Тарногола.
– Да ерунда, я забрал для него письмо и отвез ему.
– Письмо? Ты что, теперь почтальоном заделался!
Макер мрачно взглянул на нее:
– Ты ничего не понимаешь. Лучше бы я и правда промолчал! Это очень важное письмо, и Тарногол не мог получить его напрямую. Поэтому он хотел послать за ним своего человека.
– Он послал своего почтальона! – повторила Анастасия.
– Своего человека! – разозлился Макер. – Я ездил за конвертом в Базель, если уж ты хочешь знать все подробности.
– Ты ночью смотался туда-сюда в Базель? Теперь понятно, почему ты вернулся под утро.
– Ну, для хорошего водителя это не так уж и далеко. Я забрал этот чертов конверт около одиннадцати вечера в одном роскошном отеле Базеля, выпил кофе и поехал обратно. В полтретьего вручил его Тарноголу лично в руки. Представляешь, он позвал меня к себе, хотя никогда никого домой не приглашает! Он живет в шикарном особняке на улице Сен-Леже, напротив парка Бастионов. Верх роскоши. Он принял меня с надлежащим уважением, да что там, просто по-царски. И воскликнул: “Брат мой!” “Брат мой!” – это он мне! Представь! Тут же предложил что-нибудь перекусить. Ну, перекусить – это слабо сказано, там жратвы хватило бы, чтобы прокормить голодающую деревню! Обалденная иранская икра, копченый дикий лосось с Аляски, я такого в жизни не ел, поджаренная сдобная булка, пальчики оближешь, блюдо с сырами, тонкие пироги с фруктами и всякие сладости. Умереть не встать, жаль, ты этого не видела! И еще, по такому торжественному случаю он открыл бутылку “Белуги”. И заявил со своим ужасным акцентом: “«Белуга» – вкус победы!” Мы долго с ним просидели – болтали, смеялись, как закадычные друзья. Провожая меня, он сказал по-английски: Thank you, Mister President.
– Mister President?
– Ну! Меня изберут в эту субботу! В общем, вечер удался, ха-ха!
Макер с любовью посмотрел на жену. В последнее время что-то в ней изменилось. Ее лицо просветлело. Она стала более жизнерадостной, изумляла его своим замечательным настроением. Он просто диву давался. Похоже, она счастлива. Да, он сделал ее счастливой. Всякое у них бывало, и взлеты, и падения, но он нашел к ней подход. Достаточно на нее взглянуть – ведь чудо как хороша.
В то утро Макер, который обычно долго просиживал за завтраком, в спешке доел тосты, очевидно куда-то торопясь.
– А теперь за дело, – провозгласил он, вставая.
– Ты в банк? – удивилась Анастасия.
– Нет, – ответил он загадочно. – Я в будуар. Мне надо поработать над одним проектом.
Он явно ее заинтриговал. Макер был доволен произведенным эффектом. Вольно ж ей потешаться над ним, обзывая почтальоном, вот бы она ахнула, узнав, кто ее муж на самом деле. Его слишком часто недооценивали. Иногда он страдал от этого, но потом понял, что, в сущности, в этом и заключается его сила – как известно, в тихом омуте черти водятся.
У него мелькнула мысль, что эта пословица могла бы стать прекрасным названием для мемуаров.
Запершись в будуаре, Макер для начала полюбовался шелковым носовым платком, который он стащил у Тарногола. На нем было вышито: “Синиор Тарногол. Совет Эвезнер-банка”. Платок лежал в гостиной на маленьком столике, и Макер не удержался. Какой изыск! Он тоже закажет себе носовые платки с вышивкой “Макер Эвезнер, президент”.
Он убрал драгоценную тряпочку в ящик стола, заодно вытащив оттуда бутылку лимонного сока. Налив немного в медную мисочку, он развел его водой – получились симпатические чернила. Затем он вытащил из сейфа тетрадь, сел за стол, заваленный всякими безделушками, и продолжил свое повествование.
Мои многочисленные отчеты, отосланные в Федеральный совет, не прошли незамеченными: швейцарскому финансовому центру – легким нашей экономики, так сказать, – грозила опасность, и нам необходимо было встать на его защиту. Учитывая, что европейские страны предпринимали определенные шаги не только чтобы воспрепятствовать утечке капиталов в Швейцарию, но также и для идентификации счетов своих граждан в швейцарских банках, приходилось руководствоваться известным крылатым выражением: хочешь мира – готовься к войне.
Вследствие этого швейцарское правительство поручило своим спецслужбам организовать широкомасштабный мониторинг министерств экономики европейских стран с целью предотвратить ответные меры с их стороны.
Поскольку внедрение агентов разведки в дружественные союзные государства представляет собой опасное предприятие с точки зрения имиджа страны и дипломатических осложнений, в авангарде выступило подразделение P-30, чтобы подготовить почву. Экономический отдел, сотрудником которого я являлся, активизировал свою деятельность. Лондон, Париж, Лиссабон, Вена, Афины, Мюнхен, Милан, Мадрид, Стокгольм – в поле нашего зрения попали все крупные европейские города. В каждом из них надо было локализовать соответствующие ведомственные здания, например министерства и налоговые органы, и, оценив возможность проникновения в них, собрать исчерпывающее досье с планировкой помещений и указанием наличия камер слежения и пропускной системы. Иногда для создания базы данных мы записывали номера всех машин, въезжающих или выезжающих со служебной стоянки. Либо составляли список ресторанов в округе, куда часто заходят служащие данного учреждения. Этот кропотливый труд, утомительный и неблагодарный, был, однако, необходим, чтобы расчистить дорогу секретным агентам, которые впоследствии займутся на месте установкой подслушивающих устройств, похищением или уничтожением документов, а также вербовкой сотрудников, которые за небольшую мзду согласятся предоставить нам нужную информацию.
Всякий раз, возвращаясь с задания, я получал приглашение в Оперу, где и передавал Вагнеру краткие рапорты о своих наблюдениях.
К сожалению, как позже выяснилось, все эти старания оказались напрасны – нашего злейшего врага следовало искать вовсе не за пределами страны, а в самом ее сердце.
Нас атаковали изнутри, и событие, потрясшее всю нашу банковскую систему, – прекрасное тому доказательство: сотрудник крупнейшего цюрихского банка, решив отомстить за свое увольнение, скопировал список иностранных держателей тайных счетов в Швейцарии и продал его налоговым органам Франции и Германии.
В банках с солидной репутацией, гарантирующих тайну вкладов, новость о таком беспрецедентном предательстве прозвучала как гром среди ясного неба. Что касается спецслужб, то они были приведены в состояние повышенной боевой готовности: дурной пример мог оказаться заразительным. Надо было незамедлительно нанести ответный удар и, убедившись, что это единичный случай, отбить у потенциальных нарушителей всякую охоту пойти по этому пути.
P-30 поручили выяснить, не пытаются ли фискальные органы крупнейших европейских стран покупать информацию у швейцарских банкиров. Так, после смерти моего отца, воспользовавшись моим положением законного наследника, лишенного президентства, Вагнер отправлял меня со спецзаданиями в разные города Европы. Мне было поручено втереться в доверие к тамошним налоговикам. В течение всего прошлого года я беспрестанно мотался в Париж, Лондон, Мюнхен, Милан, Афины. Схема операции оставалась неизменной: в каждом городе я по наводке Вагнера знакомился с каким-нибудь прикормленным адвокатом, тот, в свою очередь, связывал меня с начальником местных налоговых служб, с которым мы встречались в укромном месте, и я представлялся ему раскаявшимся грешником. Всем им я выдавал одну и ту же историю: отец отказался назначить меня президентом банка, я хочу отомстить и готов с вами сотрудничать. Они сколько угодно могли меня проверять, я говорил чистую правду, обо всем этом писали в прессе. Обычно они так и поступали, потом договаривались – через адвоката, чтобы, не дай бог, не допустить утечки, – о следующей встрече, и мы приступали к переговорам, что позволяло мне получать ценные данные об их методах. За какую сумму они готовы купить список моих клиентов? Что они собираются с ним делать? Какие могут предоставить гарантии? Готовы ли выдать мне вид на жительство, учитывая, что я не смогу теперь вернуться в Швейцарию? Получив все нужные сведения, я требовал от них обязательств в письменной форме, от чего они, разумеется, отказывались, и тогда я прерывал переговоры, не вызывая подозрений.
Теперь, заканчивая свою карьеру в P-30, я должен заявить следующее: я был горд и счастлив служить своей стране. Меня не покидает ощущение, что я жил полной жизнью. Единственный документ, сохранившийся у меня от долгих лет моей захватывающей деятельности, – письмо за подписью президента Швейцарской Конфедерации, переданное мне некоторое время назад Вагнером. Привожу ниже эти строки, написанные от руки:
Дорогой Макер,
позвольте выразить Вам нашу всемерную благодарность за Ваше самоотверженное служение Отечеству.
Дружески Ваш
Бит Вундер,
президент Швейцарской Конфедерации