Никто не знает, как проходила здесь его подвижническая жизнь. Но судя по тому, каким он вышел из затвора, можно заключить, что это было время созидания его духа Духом Святым. Можно сравнить этот процесс с тем, который проходит гусеница, когда свертывается в куколку. Никто не видит, что происходит с ней, она будто замерла. Но между тем эволюционный процесс действует в ней, – и в свое время из куколки вылетает прекрасная бабочка. Никто не видел созидания нового человека в Антонии. В человеке плотском, но прошедшем суровую школу очищения и испытаний, развившем самоотверженность и устремление, шли мощные преобразовательные процессы, творившие его по образу Создателя. Одухотворенный верой человек отвечает на призыв Святого Духа и опытно познает, что можно жить доверяясь лишь одному Богу. По окончании процесса ему было сказано выйти на служение людям.

Приходившие к нему люди, поскольку не позволял им входить внутрь ограды, нередко дни и ночи проводили вне ее. Они слышали, что в ограде как будто носятся целые толпы демонов, стучат, жалобно вопят и взывают: «Удались из наших мест; что тебе в этой пустыне? Не перенесешь наших козней».

Антоний через стену умоляет пришедших удалиться и не бояться. «Демоны, – говорит он, – наводят мысли для устрашения боязливых. Поэтому осеняйте себя крестным знамением и идите назад смело, демонам же предоставьте делать из себя посмешище». И пришедшие, оградившись знамением креста, удаляются, а Антоний остается и не претерпевает даже малого вреда от демонов, даже не утомляется в подвиге, потому что учащение бывших ему горних видений и немощь врагов доставляют ему большое облегчение в трудах и возбуждают усердие к большим трудам. Люди часто приходили, думая найти его уже мертвым, но слышали пение: «Да воскреснет Бог и расточатся враги Его, и да бегут от лица Его ненавидящие Его. Как рассеивается дым, Ты рассей их; как тает воск от огня, так нечестивые да погибнут от лица Божия» (Пс. 67. 2, 3). И еще: «Все народы окружили меня, но именем Господним я низложил их» (Пс. 117. 10).

Около двадцати лет провел Антоний в этом затворе.

Около жилища к тому времени собралось много людей, желавших подражать его подвижнической жизни. Они разломали вход и увидели Антония здорового телом, несмотря на недостаток движений, и не иссохшего от постов и борьбы с демонами. Антоний был таким же, каким его знали до затвора. В душе была та же чистота нрава. Он не был подавлен скорбью, не смутился, увидев перед собой приветствовавших его людей, не предался восторгу или грусти и не обрадовался приветствиям, но пребывал спокойным, потому что управлял разумом, чувствами и эмоциями, и ничто не могло вывести его из этого теперь естественного состояния. Перед людьми стоял исполненный внутреннего равновесия человек, с личностью, настолько расцветшей, что в нем как бы говорила божественная благодать.

Господь исцелил через него многих больных, бывших здесь же и страдающих телесными и душевными болезнями. Некоторых даже освободил от бесов. Он даровал Антонию и благодать слова. Антоний утешил скорбящих, примирив перессорившихся, внушая всем, чтобы ничто в мире не предпочитали любви к Христу и увещевал содержать в памяти будущие блага и человеколюбие Бога, «Который Сына Своего не пощадил, но за нас всех предал Его» (Рим. 8. 32), убедил многих избрать иноческую жизнь.

Свидетели этого чуда (оно есть также полный расцвет человеческой природы) решили присоединиться к нему и вместе с другими, все более и более многочисленными христианами основали в пустыне разные мужские общины, посвятившие себя восхвалению Господа, и проводили братскую жизнь, освобожденную от свойственных мирской жизни изнурительных соперничеств. Афанасий описывает такую жизнь как прообраз небесной церкви и дает понять, что такая жизнь сумела преобразить пустыню, в которой до того времени могли жить лишь разбойники.

С этого времени Антоний сделался и для других наставником, пастырем, учителем подвижнической жизни и вождем на пути к небу. Бог до такой степени помогал ему, что впоследствии у него появилось большое количество учеников. Он посещал монастыри и с любовью руководил подвижнической жизнью иноков новых и старых – и по возрасту, и по времени такой жизни. В одно из таких посещений ему было необходимо перейти ров, наполненный водой, который кишел крокодилами. Антоний совершил только молитву, после чего вступил в воду с сопровождавшими его людьми, и все благополучно перешли ров. Возвратившись же в свой монастырь, упражнялся он в прежних строгих трудах с юношеской бодростью и, часто беседуя с монашествующими, в одних увеличивал устремление, в других же возбуждал любовь к подвижничеству.

Однажды братия собрались, чтобы он дал им устав иноческой жизни. Антоний на коптском языке сказал им следующее: «Для научения исполнения заповедей Божиих совершенно достаточно и Божественных Писаний, однако же нам прилично утешать друг друга верою и словами. Поэтому открывайте мне, как дети отцу, то, что знаете, я же, как старший вас возрастом, буду сообщать вам то, что познал. Прежде всего пусть у всех вас будет общим правилом: начав, никто не ослабевает в деле, в трудах не унывает, не говорит, что давно уже занимается подвижничеством. Лучше как начинающие, только будем с каждым днем преумножать свое усердие, потому что наша человеческая жизнь коротка по сравнению с будущими веками. И хотя каждая вещь в мире продается за должную цену и человек обменивает равное на равное, но обетование вечной жизни покупается за малую цену: оно продается нам за жизнь кратковременную, о которой написано: «Дней наших – семьдесят лет, а при большей крепости восемьдесят лет; и самая лучшая пора их – труд и болезнь» (Пс. 88. 10). Если бы мы даже прожили, трудясь на служении Богу, восемьдесят или сто лет, все же в будущей жизни нам предстоит царствовать не равное ста годам время, но во веки веков, притом – не землю получим в обладание, но небо, сложив с себя тленное тело, получим тело нетленное.

Итак, дети мои, не предавайтесь скорби, потому что «нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас» (Рим. 8. 18), и, взирая на мир, не будем думать, что отреклись мы от чего-либо великого, потому что по сравнению с небесными благами вся земля ничтожна и мала. Если же весь мир в совокупности не стоит небесных обителей, то пусть каждый подумает и поймет, что, отрекшись от нескольких виноградников или нив и домов, или от ничтожного количества золота, он не может ни говорить, что оставил великое, ни скорбеть, что награду получит незначительную. Подобно тому, кто отказывается от малой медной монеты для приобретения ста золотых монет, отрекающийся от всего мира, если бы он весь был в его власти, все же в небесном царстве получил бы во сто крат большую награду. Если же земля не равноценна небесам, то оставляющий небольшие поля как бы ничего не оставляет. Если он оставит свой дом или довольное количество золота, то не должен хвалиться и унывать.

Притом должны мы рассудить, что если и не оставим этого ради добродетели, то оставим впоследствии, когда умрем, и оставим, как часто бывает, кому не хотели бы, как напоминал об этом Екклесиаст (Екк. 4. 8). Так почему не оставить нам этого ради добродетели, чтобы наследовать за это царство?

Поэтому никто из нас пусть не питает в себе желания приобретать. Ибо невыгодно приобретать то, что не возьмешь с собой. Не лучше ли приобрести то, что можем взять с собой: благоразумие, справедливость, целомудрие, мужество, рассудительность, любовь, нищелюбие, веру в Христа, безгневие, страннолюбце. Эти приобретения уготовят нам пристанища на земле кротких прежде, чем придем туда».