Моя последняя девушка красотой своего тела могла состязаться с супермоделями, но она всегда была собой недовольна. Вскоре это стало меня раздражать, потому что ее неуверенность в себе затмевала всю красоту.

Уверенность Лейлы, напротив, делала ее настолько привлекательной, что даже внешняя красота переставала иметь значение.

Я послушно снимаю джинсы и остаюсь в одних боксерах. Собрав наши вещи, Лейла кладет их на ковер, который наверняка стоит дороже всех полов, но пусть делает, как ей нравится.

Обведя комнату взглядом, у стены возле рояля я замечаю диван, обтянутый коричневой потертой кожей. Мне хочется бросить Лейлу на этот диван и утонуть в ней, но у нее другие планы.

Она выдвигает банкетку и садится.

— Ты умеешь петь? — спрашивает Лейла, нажав на несколько клавиш.

— Да.

— Почему тогда не поешь на сцене?

— Это группа Гаррета. Он не просил меня петь.

— Гаррета? Так зовут солиста?

— Именно.

— Он так же отвратителен, как его песни?

Ее вопрос вызывает у меня смешок. Я отрицательно мотаю головой, усаживаясь рядом с ней на банкетке.

— Он довольно противный, но не настолько, как его песни.

Лейла играет ноту «до».

— Он тебе завидует? — интересуется она.

— С чего ему мне завидовать? Я простой басист.

— Он не подходит на роль солиста. А ты — да.

— Серьезное заявление. А ты даже не слышала, как я пою.

— Это неважно. Петь ты можешь ужасно, но все это отходит на второй план, когда ты на сцене.

— Точно так же, как отходит на второй план толпа, когда ты танцуешь?

— Я единственная танцевала.

— Вот видишь. Я даже не заметил.

Когда я произношу эти слова, Лейла наклоняется, и я жду, что она поцелует меня, но вместо того лишь шепчет мне в губы:

— Сыграй что-нибудь. — Она отходит к дивану и ложится на него. — Что-то достойное этого рояля, — уточняет она.

Лейла устраивается, скрестив ноги в щиколотках и свесив руку с края дивана. И ждет, когда я начну играть, водя пальчиками по паркетному полу. Я не могу оторвать от нее взгляд. Не думаю, что на свете найдется еще одна женщина, способная пробудить во мне желание смотреть на нее не моргая, пока не высохнут глаза, но Лейла выжидательно смотрит.

— А если тебе не понравится моя музыка? — спрашиваю я. — Ты все равно позволишь тебя поцеловать?

Она отвечает легкой улыбкой.

— Эта песня что-то значит для тебя?

— Я вложил в нее частички своей души.

— Тогда тебе не о чем беспокоиться, — тихо отвечает она.

Я сажусь лицом к роялю и опускаю руки на клавиши. Замешкавшись на мгновение, начинаю играть. Я никогда раньше не исполнял эту песню перед зрителями. Единственным человеком, которому хотел бы ее спеть, был мой отец, но его больше нет с нами. Именно его смерть сподвигла меня написать ее.

Я ни разу не волновался, выступая на сцене с группой Гаррета, но сейчас испытываю другие ощущения. Эта песня для меня очень личная, и даже несмотря на то, что у меня сейчас всего одна слушательница, я чувствую, будто она — самая восприимчивая публика из тех, перед которой я выступал.

Набрав полные легкие воздуха, я медленно выдыхаю и начинаю играть.

Той ночью я перестал верить в рай.

Я не могу верить в бога, который жесток.

А ты?

Той ночью я перестал молиться на коленях,

Но и стоя на ногах больше не молюсь.

А ты?

Той ночью я закрыл окно и захлопнул дверь,

Я сидел в темноте.

А ты?

Той ночью я узнал, что счастье — это сказка

На тысяче страниц, прочитанных вслух

Тобой.

Той ночью я перестал верить в Бога.

Ты был нашим, но он равнодушно

Забрал тебя

И той ночью я перестал…

Я перестал…

Просто

Перестал.

Той ночью я перестал.

Я перестал.

Я просто перестал.