Игра то шла, то не шла. Сходили на ужин. В восьмом часу пришла та же девушка, но уже с другим медбратом, и повторила все процедуры.

"Летучая мышь" проснулась, немного подёргалась, помычала. Антон достал припрятанный чай и сходил на вахту за кипятком – ему можно, его знают.

– Ты чего мычишь-то, мышь? Чаю хошь?

"Мышь" явно ничего не слышала, наслаждаясь внутривенно транслировавшимися мультфильмами. И все-таки интересно, что это за состояние?

– Да ладно не мычи ты, – озлобился шизик, – просто мечтай. Весна скоро.

В этот момент он напрягся и оцепенел.

– Весна скоро, – снова прошептал в ужасе. – Как страшно весной.

Неожиданно расплакался, продолжая макать сразу два чайных пакетика в кружку. Металлическая кружка стояла рядом с Олегом, и чайный пакетик, но только один.

В голове всплывали образы девушки – волосы мелированные или просто тёмные? Не вспомнить. Но что-то восточное – то ли Абхазия, то ли Татарстан, но фигура как с обложки. И любила его. Самому захотелось заплакать. Когда она придет?

Сладости в отделении были дефицитом, но у Антона было припрятано и это. Он щедро протянул Олегу пачку с печеньем.

– Сливочное, держи.

– Спасибо, – жалобно ответил тот.

После чаепития зашёл, громко шаркая ногами, молодой человек с портретом какой-то женщины. Такие обычно ходят по вагонам метро, собирая деньги на лечения. Фотография была уже порядком засалена и даже начала выцветать.

– Вы мою маму не видели?

– А как не видели? Видели, – оживился Антон. – Вот здесь.

Он начал показательно приспускать штаны. Молодой человек расплакался и ушёл.

– Зачем ты так? – интересовался у него Олег.

– Ну дурак если.

– Так и я дурак.

– Э, братец, мы с тобой дураки другого порядка. Не безнадёжные.

– Ты так считаешь?

– Ну а что? Я через недельку выйду отсюда, найду какую-нибудь девственницу (как же уже тошнило это слово), и поживу до весны. И деньжата есть. А эти вон, мыши, – Антон махнул рукой в сторону коматозного, который уже перестал дергаться и снова уснул.

– А ты чего чай-то не пьёшь?

– Забыл, – честно признался Олег.

На утро в отделении было какое-то необыкновенное оживление. Поступил новый пациент, на вид вполне адекватный. Поступил без бригады мордоворотов, без наряда полиции, а пришел сам. Перетер с главпсихтерапевтом и занял своё место в первой палате. Потом ходил по коридорам, посвистывал. В той же палате лежали наркоманы, загремевшие сюда на "ломке".

– Огнем все горит, суставы вынимает, всех убить готов, себе брюхо вспороть, и прямо влить опиаты внутрь. Лить литрами, и умереть счастливым.

– А тут как?

– Тут другие плюшки. Но вообще, синтетика – это зло. Кожа не дышит.

– Какая кожа?

– Шуток не понимаешь что ли?

– Нет, – хлопал глазами Олег.

Новый пациент так никому особо и не представился, а кому представился – наверняка чужим именем.

– Розыск пережидает, – подсказал Антон.

– А так можно?

– Ты в Люксембурге живёшь? Или в Нарнии?

– В этой палате, – и он повесил голову.

Новый день еще более серый. Кажется, с каждым днем все чернее и чернее, а скоро снег. Какой день по счету? Пятнадцатый? Двадцатый? Надо проверить по письмам. Господи, такие красивые конвертики, с маками. А марки какие!

– Да, марки что надо, – прихлебнув, заметил Антон, явно подразумевая совсем другое.

Опять читал письма, перекладывал с места на место, злился на то, что края у конвертов заминаются и засаливаются, как фотография матери того паренька, который с утра снова приходил.

Первые несколько дней Олег вообще не помнил – просыпался вроде к завтраку, а попадал на ужин. Помнил только, что снились кошмары. Его взвод попадает в окружение и пацанов по одному "выстегивают" чечены, а ему – последнему – наживо снимают кожу. Один и тот же сон. Каждую ночь. А больше ничего не помнил. Потом стала приходить Настенька и дни как-то упорядочились. А отец долгое время не приходил. Потом пришел, они поругались, и на этом все.

– Мать давно умерла?

– Давно.

– А отца любишь?

– Он нас не любит.

– Кого – вас? Мать же покойница, – не отставал Антон.

– Нас с Настенькой.

– Ну понятно, хлебай чай.

Снова загнался на мысли о том, что забыл, как Ася выглядит. Закралось подозрение, что к нему ходит другая Настя. Нет – быть не может. Это его Настя, она его не бросила даже после такого. Зачем он ее резал? Всех жалко. Всех друзей жалко. Влада в особенности. Всегда ему завидовал, а Влад умер, да ещё и помучился перед смертью – потерял беременную возлюбленную. А Настенька вот жива. Теперь бы Влад мне завидовал.