– Ну, солнце мое, перестань!

Я вздрогнула, повернулась. Глаза Максима были так близко, и меня словно теплой водой окатило, с головы до ног.

– Я пришел, Крис говорит: Макаров позвал Нинку, хочет сожрать ее печень. Я побежал тебя спасать, но не успел.

– Сожрал, - всхлипнула я. – Сказал, что я унылое говно и все делаю не так.

– А я вчера говорил Сафонову, что ты просто молодец. И он тоже тобой очень доволен. Ты же понимаешь, в чем дело, да? Если бы ты тогда сказала ему тет-а-тет, что то письмо лажа и что он идиот, он бы проглотил. Затаил бы злость, где-то, может, подкусил бы, но не так. А при мне – это хуже, чем на площадь выйти с мегафоном. Или в газете напечатать. Это он еще долго терпел. Нина, даже если бы ты что-то накосячила, это не его епархия. Он не должен был прыгать через мою голову. Вызвать меня, высказать претензии в твой адрес, но не тебе. Ты моя подчиненная. Поэтому быстро успокойся. Иди умойся и верни глаза на место, - он стер потек туши у меня под глазом. – И приходи. И никого не бойся, поняла? Я тебя всегда прикрою.

Он улыбнулся своей чумовой улыбкой, от которой мне традиционно сносило крышу, и пошел вниз. А я уткнулась лбом в холодное стекло, пытаясь выровнять дыхание. Надышала, написала по запотевшему пальцем: Макс. И стерла. А потом слезла с подоконника, спустилась на наш этаж и дошла до туалета. Глаза рисовать было, разумеется, нечем, поэтому просто убрала туалетной бумагой черные разводы. И еще долго смотрела в зеркало на свое отражение. А когда вошла в отдел, Максим подмигнул мне через стекло.

День, такой ужасный с утра, определенно, шел на поправку.

– Бобровская, ты чего лыбишься? – поинтересовалась Юля. – Тебе Макаров шоколадку дал?

– Нет. Сказал, что попросит Сафонова меня уволить.

– А, ну тогда точно можно посмеяться, - фыркнула она.

– Нин, ты можешь задержаться? – спросил Максим, когда вечером я уже собиралась уходить. – У нас квоты не закрыты, надо закончить.

Можно подумать, меня кто-то ждал! А даже если бы и ждал? Остаться на час-полтора с ним вдвоем? Я бы отказалась?

Мы сидели рядышком за моим столом, раскидывали по поликлиникам уже полученные квоты, писали запросы на недостающие. В следующем месяце все это мне предстояло делать самостоятельно.

– Максим, - простонала я, когда мы наконец все доделали, - почему это нельзя спихнуть обратно на какого-нибудь администратора?

– Можно, - кивнул он, надевая куртку. – Но не нужно. Потому что уже через месяц пойдет вал халявных МРТ для мамы, подруги, соседки. Я все понимаю, все мы болеем, у всех есть родственники. Но ты, по крайней мере, борзеть не будешь.

– Ты уверен? – хмыкнула я.

– Абсолютно. Я сегодня на метро. Прогуляемся? Или на маршрутку?

– Прогуляемся.

Мы прошли по Шпалерной, свернули на Чернышевского. Давно стемнело, опустился туман. Оранжевые фонари на бульваре были окутаны матовым ореолом. Загадочно, таинственно. Питер словно смотрел на нас – из-за деревьев, из-за домов.

– Расскажи что-нибудь, - попросил Максим. – Как будто это экскурсия.

Мы шли, и я рассказывала ему о домах по обе стороны бульвара. Что в них было раньше и что сейчас. И снова было так же легко, свободно – как в тот день, когда мы сидели в кафе. А потом мы зашли в пекарню и взяли большую пиццу на двоих. Отламывали по кусочку, болтали обо всем, что приходило в голову. И даже пакет с хлебом, стоящий сбоку, нисколько меня не раздражал.

– И как сегодня Питер? – спросил Максим. – Как вы с ним сегодня? В каких отношениях?

– Сегодня у нас любовный треугольник, - опасно пошутила я. – Он ревнует.

– Ничего-ничего, - засмеялся Максим. – Пусть, ему полезно. Пусть вспомнит, что у него есть жена.

– Знаешь, я люблю смотреть на него чужими глазами. Или нет. Заставлять других смотреть на него своими. Как-то так.

Выйдя из пекарни, мы дошли до угла Фурштатской и остановились, глядя друг на друга.

– Ну… до завтра? – сказал он так, как будто совсем не хотел прощаться.

– До завтра…

Я шла к дому, улыбалась и думала, что, может быть, так лучше всего? И не нужны никакие страсти-мордасти, ничего такого. Вот так – легко, весело. По-дружески.

Зазвонил телефон – незнакомый номер.

– Ну наконец-то, - сказал раздраженный мужской голос. – Это доставка. Хотел уже сбросить заказ. Третий раз звоню.

– Я ничего не заказывала, - удивилась я.

– Значит, вам заказывали. Минут через десять подъеду.

– Я вас на улице буду ждать, - спохватилась я. – У подворотни.

Ровно через десять минут подкатил белый фургончик, из которого выбрался курьер размером со шкаф и вручил мне белый сверток. Я раскрыла бумагу и увидела букет. Пять темно-красных, почти черных роз. Ни открытки, ни карточки. Да и не нужно было, я и так знала, от кого.

Настроение, такое радужное, воздушное, сморщилось, съежилось и стремительно покатилось вниз.

20 сентября

Тактика Германа мне была вполне понятна. Да и было б там чего понимать! Сначала затаиться – дать мне остыть, успокоиться. Чтобы я соскучилась. И начать подбрасывать всякие приятные штучки. Цветы, фрукты, пирожные. Не постоянно, а так – внезапно. Иногда курьер заставал меня врасплох, и я забирала эти подарки. Иногда отказывалась. Пыталась не отвечать, когда звонили с незнакомых номеров, но это было чревато, поскольку по работе мне как раз часто звонили именно с незнакомых.