***

Палящее солнце лениво спряталось за горизонтом, и дышать стало чуть легче. Неожиданно проснувшийся ветерок резво хлопал настежь распахнутыми окнами и теребил шторы на третьем этаже в небольшой комнате, служившей кабинетом. Озорной сквозняк, гулял по комнате и перебирал листочки с надписями, написанными неразборчивым почерком, на столе, норовя разбросать их по полу кабинета. Грузного вида старик с солидным, спрятанным под столешницей пивным пузом и причудливо зачесанной прядью волос, за которой пряталась залысина, торопливо накрывал бумаги папками, дабы они не разлетелись вокруг или чего доброго сквозняк не сдул их прямо на улицу, через окно.

– Ай, ай, ай! – причитал он. – Куда полетели! Я тебе дам!

Но проснувшийся ветерок не собирался сдаваться, и на пол спланировал первый лист, на котором рукой старика были записаны кое-какие пояснения по одной из заявок. Толстяк беззвучно выругался, а затем уже вслух добавил.

– Так дело не пойдет. Куда уж там.

Кряхтя, брызжа слюной, он поднялся из-за стола и на своих маленьких, коротких, но крепких ножках засеменил к оконным проемам, чтобы закрыть ставни на щеколды. Очередной рабочий день клонился к концу. Толстяк задернул шторы и довольно улыбнулся.

– Вот и все, – прошептал он. – Так и справляемся. М-да, – выдавил он.

На вид ему было около семидесяти лет, если судить по человеческим меркам. Он был маленького роста, с короткими руками в предплечье и такими же короткими ногами. Почти все его лицо занимал нос размером с картофелину, побитый следами оспы, необычайно сочетающимся с широким красным лицом и неестественно желтыми прокуренными зубами. Где-то в волнах морщин плавали маленькие озорные глазки, что делало его похожим на поросенка. Эти самые глаза были, пожалуй единственным в обличье старика, до чего не успело добраться время. И что самое удивительное – старик не был гномом, о чем можно было бы подумать, увидев его впервые, а был, самым что ни на есть, обычным хумансом, коих последнее время развелось – пруд пруди. Поэтому, каждое утро он брился нарочито тщательно, дабы показать, что не имеет даже намека на бороду.

Поправив деловой костюм, толстяк скользнул взглядом по часам. Надо заметить часам дорогим, тех, где корпус был выполнен из чистого золота, а стрелки, как поговаривали, делали из метеорита, что требовало особой точности и мастерства при изготовлении. Естественно, что всякий раз, когда его спрашивали о происхождении наручных часов, мужчина предпочитал отмалчиваться, но всем было понятно без слов, что часы на руках толстяка вышли из самой настоящей гномьей мастерской.

– Вот и еще один день долой, а как вас осталось мало, – запричитал он и вздохнул полной грудью.

Ловким движением руки старик зажег огниво, запыхтел трубкой и с наслаждением втянул ароматный дымок, тут же протяжно закашлявшись. Свободная рука нащупала на столе кружку успевшего остыть чая. Старик отпил, отрыгнул и довольно причмокнул. Сложный денек выдался, ничего не скажешь, давненько таких дней не выпадало. Давненько-давнеханько, как говорил его покойный отец. Заявлений непочатый край, а мест нема. Тут тебе и взятку пытаются совать, дабы сорванца какого получше пристроить. А ты что? Ты то и ничего – мест фигушки. Остается воротить нос и разводить руками. Мол денег ваших мне не надо, мы как никак организация серьезная, государственная, да, не ахти какая, а с собственной печатью для заверения, в префектуре полученной. Он присвистнул от собственной важности. Впрочем, работа была, есть и будет, хотя прием детишек был закончен еще вчера. Он самодовольно фыркнул. Будет перебор, но всем все равно не угодишь. Так что, остальным придется подождать до следующего года. Не зря весь сегодняшний день он полностью посвятил всяческим рабочим моментам, проработав с полсотни отказов, транзитов и переводов.

– А там еще целая кипа таких бумаг, – он натужно застонал, жалея самого себя.

Ужасно не хотелось работать, а времени до пяти осталось совсем чуть-чуть. Каких-то пятнадцать минут. Конечно с хвостиком, но совсем с небольшим… В конце концов двадцать три минуты не полчаса. Старик устало отмахнулся. Руки потянулись к бумагам, и вся куча оказалась в ящике стола с короткой надписью «Работа». Где-то не хватало печати, где-то подписи, а где-то и полновесного мотивированного объяснения в письменной форме о причине отказа, заверенной той самой печатью, которой так гордился старик.

– Надо бы не забыть про Хопса и Энорье, – вдруг припомнив, сказал он вслух.

Старик отложил два дела в сторону и вытащил из кармана ручку.

– Хопса мы поместим… – он задумался. – На флот, а Энорье пойдет…

Старик посмотрел на лист, где в аккуратно очерченной рамочке хранились названия учебных заведений.

– У механиков перебор, в Дрогне своих хватает. Ага, вот. – Указательный палец остановился на разделе купцов и кузнецов. – Быть ему торговцем, чего нет то?

Старик подписал документы и поставил печать. Рука руку моет, как говориться, теперь перед мистером Акраном его душа чиста, а карман золотыми полон.

– Готово, – он начиная раздражаться просмотрел другие папки. – Это отказы, завтра разберусь, – буркнул он.

Беглым взглядом, прочесав пол, старик похлопал себя по карманам и собрался было подняться из-за стола, но во время спохватился, заметив, что не снял значок на груди. Он бережно отстегнул значок и положил его на стол. «Комиссар-распределитель» гласили буквы, красиво вышитые рукой мастера.

– Ну вот теперь точно все, – подытожил старик.

Он застегнул пуговицы кофты, боясь простудиться на прохладном осеннем ветерке и принялся насвистывать знакомую мелодию. Покончив с пуговицами, поправил значок – Комиссар-распределитель, хихикнул. В уголке покоилась ничем не приметная надпись «РДПС», нанесенная серебром. Пятьдесят лет работы в агентстве.