Ветров, с которым мы сталкиваемся на следующих страницах, не обманет ожиданий. Несмотря на то, что близорукий Запад воспринял его как неустрашимого поборника нравственности, всегда окруженного врагами, Ветров на самом деле - хам и продажный эгоцентрик, который скандалит дома, бьет стаканы и кричит, что только он является единственным подлинно русским писателем, совестью нации

и т. д. Его отец покончил жизнь самоубийством, мать всю жизнь была откровенной антисемиткой, и Ветров оказался ее достойным учеником. Жена его продажна и развратна, а сам он страдает серьезным психическим расстройством. Однако Тюрк не смог бы раздуть подобную карикатуру, чтобы заполнить 600 страниц романа "Фигляр". Как и Солсбери, он избрал сюжетной основой жанр политического детектива13.

История начинается не с Ветрова и, конечно же, не с коварных планов Андропова, а с махинаций ЦРУ. Джеймс Дэдрик, довольно высокопоставленный сотрудник ЦРУ в Лэнгли (штат Вирджиния), приходит за консультацией к Сэфу Картстайну, профессору славистики Гарвардского университета, который уже долгое время работает консультантом ЦРУ.

ЦРУ - в беде, "холодная война" по всем счетам проиграна. Америка защищается от энергично наступающего СССР, который уже близок к победе в борьбе за умы и сердца общественности на Западе. Америка завязла в дорогостоящей войне во Вьетнаме. Общественное устройство разрывается от безработицы, расовых конфликтов и готовой разразиться кампании - борьбы за гражданские права. Только самые хитрые и изворотливые сотрудники ЦРУ могут спасти страну от активного наступления коммунизма. Выбрана стратегия растить и вскармливать так называемых диссидентов в Советском Союзе, раздувая их до непомерных размеров при помощи сети продажных журналистов и издателей, оплачиваемых ЦРУ, провоцируя многострадальные советские власти на справедливое и взвешенное возмездие, а затем поднимать шумиху вокруг того, что коммунисты, как всегда, зверствуют.

Картстайн и Дэдрик прекрасно знают, что их последняя попытка такого рода - "дело "Доктора Живаго"" - с треском провалилась, но теперь на горизонте появился гораздо более благодарный кандидат. ЦРУ разглядело потенциал Ветрова. "Этот вышел на тропу войны, - говорит Картстайн, - и мы должны найти способ оставить его на этой тропе". Выбран и способ решения проблемы - надо направить в Москву надежного связного, который бы льстил непомерно тщеславному Ветрову и манипулировал бы его произведениями в соответствии с планами ЦРУ.

Так рождается гнусный замысел. Дэдрик с Картстайном, чтобы отметить это событие, напиваются и залезают в огромную ванну, где, как выясняется, уже плещутся две обнаженные лесбиянки. Здесь читатель, возможно, начинает сомневаться в тактической проницательности аса шпионажа и зловещего профессора. Будет ли их попытка манипулировать Ветровым столь же несуразной?

Поначалу нет. Найден посредник - Катрин Лаборд, бывшая студентка Картстайна. Начало кажется многообещающим. В Москве она успешно вступает в контакт с самодовольным Ветровым, который не скупится на изощренные сплетни из лагерной жизни и рад предложить свой голос, чтобы стать рупором для всех обиженных и вечно недовольных диссидентов, движимых исключительно своекорыстными побуждениями. Катрин втирается к Ветрову в доверие и вскоре не только совершенствует его низкопробные произведения, но и может контролировать срок появления на свет и содержание его писаний. Практически она становится литературным "негром" писателя Ветрова, подконтрольным ЦРУ.

Здесь, как и на всем протяжении романа, Тюрк фактически обыгрывает ту позицию, которой достигла официальная кампания против Солженицына в 70-е годы. Если ранее советская пресса представляла Солженицына играющим на руку различным врагам СССР, то в 1977 году И. Г. Иванченко и Альберт Беляев уже говорили о полномасштабной "Операции "Солженицын""14, в рамках которой писатель выступал как "пойманный за руку платный агент, работавший на враждебные СССР зарубежные идеологические центры ЦРУ"15. Задача сделать мысль предельно ясной досталась Николаю Яковлеву. Он писал: "Но ЦРУ никогда не отличалось стремлением тратить деньги зря. И требует, чтобы их отрабатывали, чем и занят Солженицын". "В лице Солженицына ЦРУ обрело верного слугу" и т. д.16-17. Яковлев зашел настолько далеко, что даже исказил цитату из мемуаров американского посла в Москве Джейкоба Бима, чтобы доказать, что американские дипломаты принимали непосредственное участие в редактировании и переписывании трудов Солженицына в 60-70-е годы18. В романе Гарри Тюрка эта роль отведена Катрин Лаборд.

Но... Картстайн и Дэдрик совершили роковой просчет. Катрин действительно полюбила Россию, и ей быстро опротивела отвратительная "нерусскость" Ветрова. Правда о Москве постоянно противопоставляется гнилостному и тухлому миру Ветрова и ему подобных людишек, а также бездушному, материалистическому американскому обществу, в котором царят наркотики и порнография и от которого Катрин отреклась навсегда. Москва вокруг Катрин сияет неподдельной благожелательностью. Катрин слышит задорный смех горничных, убирающих номера в гостинице "Москва". Переполненный радостью таксист бросается обнимать Катрин, выйдя из телефонной будки. Он только что узнал о рождении первенца. А еще очаровательные московские бабушки, чудесные виды, незабываемые интернациональные вечеринки под балалайку, - все это в часы, проведенные без Ветрова, дает ей возможность испить из чистого источника задушевности и неподдельного человеколюбия. И все это делает для Катрин обман тем более невыносимым: она должна либо предать Россию, которую полюбила, либо ЦРУ, которое направило ее сюда и которое угрожает не только ей, но и ее другу, порядочному и честному журналисту. В конечном итоге ее совесть берет верх, и она обращается в Союз писателей с разоблачением: "С середины 60-х годов Ветровым управляли иностранные специалисты в области литературы, которые давали ему консультации по всем новым произведениям, планировали за него каждый его шаг и сочиняли либо тенденциозно редактировали все его публичные заявления".

ЦРУ может иногда сесть в лужу (или забраться не в ту ванну), но если его разозлить, то оно может показать всю свою силу. Друга Катрин отправили в Сайгон, где его и прикончили американские спецназовцы. Сама же Катрин оказалась в ловушке, скомпрометированная и доведенная до депрессии. Однако в более глобальном контексте поражение ЦРУ очевидно. Если в романе Солсбери Соколов, насильно разлученный с любимой родиной, после прилета на Запад заверяет журналистов: "Я нахожусь за границей своей страны, но мой дух не покинул Россию", - то Ветрову удается спровоцировать свой арест и изгнание из СССР, чтобы воссоединиться с собственным счетом в швейцарском банке. В России он презираем или игнорируем соотечественниками, с него сорвана маска, и он разоблачен как фашист и русофоб, а на Западе его новая книга "Зеки" (читай - "Архипелаг ГУЛАГ") не производит той сенсации, на которую рассчитывали его хозяева-кукловоды. Ветров отжил свое, и, по циничному предречению Дэдрика, ему суждено провести остаток своих дней в кругу эмигрантов, где-то посредине между Хором донских казаков и Украинским правительством в изгнании.

Далее сюжет развивается еще более зловеще. Сэф Картстайн, разработавший этот и другие планы культурного шпионажа, сходит с ума. Он страдает от галлюцинаций, в которых видит розовых лягушек. Под занавес Катрин принимает галлюциногенный препарат в гостиничном номере в Берлине и сводит счеты с жизнью, выпрыгнув с балкона. В момент падения во весь экран телевизора в ее номере возникает портрет Ветрова, а голос за кадром возносит ему хвалу как "великому русскому писателю Игнату Исааковичу Ветрову, человеку беспрецедентно честному и цельному".